ниспроверг, чью собственность он уничтожил, чью страну он привел в запустение. Я объявляю ему импичмент от имени и в силу тех вечных законов справедливости, которые он нарушил. Я объявляю ему импичмент во имя самой человеческой природы, которую он жестоко оскорбил, ранил и угнетал, в обоих полах, в каждом возрасте, звании, положении и условиях жизни.

Одна только вступительная речь Берка заняла четыре дня. В ней он утверждал, что Компания широко применяла пытки в своих безжалостных поисках добычи, и обвинял Гастингса в "географической морали... как будто, когда вы пересекаете экваториальную линию, все добродетели умирают". Естественное право, по его словам, означает, что справедливость и права человека универсальны: "Законы морали, - заявлял он, - одинаковы везде, и нет такого действия, которое считалось бы вымогательством, казнокрадством, взяточничеством и угнетением в Англии, которое не было бы вымогательством, казнокрадством, взяточничеством и угнетением в Европе, Азии, Африке и во всем мире".

Правление компании, продолжал он, ничего не сделало для Индии, кроме разграбления ее активов: "Каждая рупия прибыли, полученная англичанином, навсегда теряется для Индии. Каждый другой завоеватель... оставил после себя какой-нибудь памятник. Если бы нас изгнали из Индии в этот день, ничто не свидетельствовало бы о том, что во время бесславного периода нашего господства ею владел кто-то лучший, чем уан-аутанг или тигр... [Компания] больше похожа на армию, собирающуюся грабить народ под видом торговли, чем на что-либо другое... [Их бизнес] больше похож на грабеж, чем на торговлю". Теперь, утверждал он, долг собравшихся в суде - обеспечить, чтобы корпорации, как и частные лица, были подотчетны парламенту.

Когда Берк начал описывать издевательства над бенгальскими девственницами и их матерями со стороны сборщиков налогов Компании - "их выволакивали, обнажали, выставляли на всеобщее обозрение и бичевали перед всем народом... они вставляли соски женщин в острые края расщепленных бамбуков и вырывали их из тела", - несколько женщин в зале упали в обморок. По словам Маколея , "дамы на галереях, непривычные к таким проявлениям красноречия, находились в состоянии неконтролируемого волнения. Вытаскивались носовые платки, раздавались флаконы с запахом, слышались истерические рыдания и крики, а миссис Шеридан вынесли в припадке".

Затем за дело взялся сам Шеридан, который еще четыре дня излагал версию обвинения. Он также продолжительное время критиковал предполагаемую моральную темноту Гастингса, которую он сравнивал с "извивающейся косой змеей... шаркающей, двусмысленной, темной, коварной". Что касается его работодателей, Компании, то они сочетают в себе "подлость торговца и распутство пиратов... в одной руке дубинка, в другой - карман".

Его речь была признана одним из величайших ораторских подвигов того времени. Даже спикер лишился дара речи. В конце своего впечатляющего выступления Шеридан прошептал: "Милорды, я сделал это", и упал в обморок, приземлившись на руки Берка . Вся палата - члены, пэры, незнакомцы - невольно присоединилась к бурным аплодисментам... В собрании было мало сухих глаз". Гиббон , встревоженный состоянием своего друга, на следующий день отправился проверить, все ли в порядке с Шериданом: "Он в полном порядке, - записал он в своем дневнике. Хороший актер".

Некоторые обвинения и идеи обвинения - например, идея универсальных человеческих или "естественных" прав - были важными и даже глубокими. Большая часть остального была потрясающе занимательной и скандальной. Единственная проблема заключалась в том, что благодаря махинациям вечно мстительного Филипа Фрэнсиса парламент объявил импичмент не тому человеку.

В начале своей карьеры Берк защищал Роберта Клайва от парламентского расследования и тем самым помог оправдать человека, который действительно был беспринципным грабителем. Теперь он направил свое ораторское мастерство против Уоррена Гастингса, человека, который в силу своего положения, безусловно, был символом целой системы меркантильного угнетения в Индии, но который лично сделал многое для начала процесса регулирования и реформирования Компании и, возможно, сделал больше, чем любой другой чиновник Компании, чтобы обуздать худшие проявления ее правления.

Импичмент стал последней местью Филипа Фрэнсиса человеку, который застрелил его во время дуэли и которого он продолжал ненавидеть с навязчивой страстью. Как только он оправился от раны, полученной на дуэли в октябре 1780 года, Фрэнсис подал в отставку и отправился на корабле в Лондон. Там он использовал свое новое индийское богатство, чтобы купить место в парламенте и начать лоббировать отстранение Гастингса от власти.

В феврале 1782 года он нашел сочувствующее ухо в лице Эдмунда Берка, в то время восходящей звезды вигов. Берк никогда не был в Индии, но часть его семьи разорилась из-за неразумных спекуляций с акциями Ост-Индской компании. Вместе Берк и Фрэнсис работали над серией отчетов Отборочного комитета, разоблачающих проступки Компании в Индии. До встречи с Фрэнсисом Берк называл себя "большим поклонником" талантов Гастингса. Фрэнсис быстро применил свою темную магию, чтобы изменить ситуацию. К апрелю 1782 года он составил грозный список из двадцати двух обвинений против Гастингса, которые Берк затем представил Палате представителей. В мае 1787 года, после пяти лет навязчивой кампании по очернению имени и репутации Гастингса, Берк и Фрэнсис убедили парламент в том, что существует достаточно доказательств для его импичмента. 21-го числа недавно вернувшийся Гастингс был взят под стражу сержантом-армейцем, который передал его Черному Роду. Затем его заставили встать на колени у барной стойки лордов, склонить голову и выслушать обвинения, выдвинутые против него.

Гастингс, конечно, не был ангелом, и при нем ИИК была такой же добычливой, как и раньше. После отъезда Фрэнсиса Гастингс стал придерживаться более старомодного, псевдомонархического и даже деспотичного представления о своих полномочиях, что особенно не нравилось Берку. Более того, во время военного кризиса начала 1780-х годов, после побед армий Типу и маратхов, когда казалось, что Компания может быть легко вытеснена из Индии, Гастингс был вынужден быстро собрать деньги для ведения войны и спасения Мадраса и Калькутты. Он решил собрать деньги, оказывая давление на союзников Компании в лице принцев, и использовал крайне сомнительные средства, чтобы собрать необходимую сумму. В частности, он заставил наваба Лакхнау, Асафа уд-Даулу, силой лишить богатства его теток, связанных пурдой, Бегум Авадх. Он также лично применил тактику силового давления на Чаита Сингха, раджу Бенареса, вмешательство которого вызвало восстание местного населения и едва не стоило Гастингсу жизни. Были и другие сомнительные решения. В частности, Гастингс не смог вмешаться и помиловать Нандакумара, бывшего дивана наваба Бенгалии, который подделал доказательства коррупции Гастингса, переданные им Филипу Фрэнсису. После этого Нандакумар был приговорен к смертной казни за подлог старым вестминстерским приятелем Гастингса, главным судьей Калькутты, сэром Элайджей Импеем. Это открыло Гастингсу путь к обвинениям в неспособности предотвратить