безвинно. Только один из них признался в своем преступлении.

Афанди обратился к падишаху:

— Вам следует немедленно освободить этого преступника из зиндана, ваше величество, дабы он не развратил всех невинных![601]

узбек. 7, 156

959. Упрек правителю

Как-то Молла повздорил с одним человеком, и его привели на суд к правителю. Оказалось, что несколько дней назад Моллу уже приводили к нему по какому-то другому делу.

Правитель, увидев Моллу, сказал:

— Как тебе не стыдно, Молла! Ты уже второй раз попадаешь сюда.

— Что же тут такого? — спросил Молла.

— Как, то есть, что тут такого? — спросил правитель. — Разве ты не знаешь, что честный человек сюда не попадет?

— Послушай, — возразил Молла, — я всего второй раз попадаю сюда, а ты бываешь здесь каждый день.

азерб. 6, 86

960. Кетмень* казикалана*

Казикалан благородной Бухары шествовал в соборную мечеть. Желая утереть пот со лба, он потянул из-за роскошного своего пояса платок и выронил на землю свой золотой калам, который подкатился к ногам Насреддина Афанди.

— Эй, человек, — воскликнул казикалан, — что ты зеваешь? Подними и подай!

Афанди поднял калам и, склонившись в поклоне, протянул его всесильному вельможе:

— О милостивый господин казикалан, зачем вы носите при себе этот кетмень?

— Поистине ты дурак из дураков, если спутал калам, которым я подписываю указы эмирата, с грязным крестьянским кетменем!

— Одной подписью ваша милость разрушает целые кишлаки. Чем же ваш золотой калам не железный кетмень?

узбек. 7, 87

961. Казнь египетская

В жаркие дни мухи не давали дикому покоя. Тимур очень злился, потому что из-за них не мог спать по утрам.

— Есть ли место на земле, где бы не было этой казни египетской? — кричал он.

— Есть, — сказал Афанди.

— Где же?

— Там, где нет людей, там нет и мух.

— Не верю, — воскликнул Тимур, — бьюсь об заклад, что такого места нет.

— Есть.

— Хорошо же, упрямец. Если ты прав, получишь тысячу золотых, если нет — получишь сто палок.

Однажды во время охоты Тимур забрался в самую глубь безлюдных песков. Расположились на ночлег.

Едва Тимур приступил к трапезе, прилетела муха.

— Ага, — воскликнул повелитель, — ты видишь муху? Готовь спину.

— Нет, готовь деньги.

— Мы в пустыне. Здесь нет людей, а ты клялся, что там, где нет людей, нет мух.

— А ты, повелитель разве не человек?[602]

узбек. 7, 124

962. По справедливости

На пиру во дворце падишах приказал Насреддину Афанди:

— Разделка гуся поручается вам.

— Повинуюсь, ваше величество, — ответил Афанди и, вооружившись ножом, приступил к делу. Отрезав гусю голову, он сказал:

— Голова гуся — вам, мой государь, ибо голова страны — вы.

Затем, отрезав крылья, он протянул их двум дочерям падишаха:

— Вам по крылышку, ибо вы рано или поздно выпорхнете из этого гнезда.

Отрезав лапки, Афанди отдал их двум сыновьям падишаха:

— Вам заступать на место своего отца! — сказал он им.

Длинную шею гуся он вручил жене падишаха:

— Муж ваш любит вам давать по шее, так чтоб ваша шея стала еще крепче!

А всю тушку гуся он положил себе на блюдо.

— Это мне за то, что я разделил гуся по справедливости![603]

узбек. 7, 159

963. Или осел, или Тимур

Однажды Тимуру подарили осла, а у Моллы к этому времени кончились деньги.

Тимур сказал Молле:

— Чего же ты, Молла, молчишь? Может быть, у этого осла нет никакого таланта?

Молла понял, что тут можно поживиться, и поспешно ответил:

— Почему же нет? Это осел еще умнее того. Если ты отдашь его мне, я научу его говорить.

— Хорошо, я дам тебе его, скажи свои условия.

— Условия мои немного накладны, — ответил Молла. — На этот раз дело очень трудное. Ты должен дать мне пять лет сроку и на каждый день — по золотому.

Тимур согласился.

Молла сосчитал, сколько золота ему полагается за пять лет, и, получив сполна, привел осла домой. Жена увидела, что Молла опять пришел с ослом, и спросила:

— Что это такое?

— Помолчи, жена, — ответил Молла. — Возьми эти деньги и расходуй. Посмотрим, что будет дальше.

И он рассказал жене все.

— С ума ты спятил, что ли? — сказала жена. — Или голову потерял? Разве осел сможет говорить?

— Жена, — возразил Молла, — я думал, что глуп только Тимур, поверивший моим словам. Оказывается, вы одного поля ягода. Конечно, осел не сможет говорить!

— Раз не сможет говорить, — рассердилась жена, — так чего же ты взялся его обучать?

— Ты задаешь нелепый вопрос. Разве не видишь, что я принес целый амбар золота?

— Ну хорошо, через пять лет срок кончится. Что же ты тогда скажешь?

Молла, немного подумав, ответил:

— Жена, не будь дурой! Возьми деньги и покупай что нужно. Аллах милостив! За эти пять лет кто-нибудь да сдохнет — или осел, или Тимур![604]

азерб. 6, 54

964. Изгнание

Не всегда грозный Тимур выслушивал спокойно Насреддина Афанди. Много раз меч власти вот-вот мог перерезать тонкую нить жизни нашего мудреца.

Однажды Тимуру доложили, что Афанди его именем отменяет казни, отбирает у вельмож награбленные сокровища и раздает их беднякам. Повелитель мира приказал привести Афанди пред свои грозные очи. Он повелел:

— Довольно. Долго я терпел твои проделки. Объявляю тебе приговор: тебя разденут, изваляют в грязи, обсыпят репейником, посадят верхом на ишака задом наперед и, прогнав по многолюдным улицам Самарканда, навсегда изгонят из нашего государства.

Афанди глубоко поклонился и воскликнул:

— Ты прав, о повелитель, как всегда. Повинуюсь! Только умоляю тебя о последней милости.

— Говори!

— Разреши, о справедливейший, выбрать для справедливой казни надо мной животное мне самому.

Тимур согласился и в предвкушении развлечения направился на людную площадь, чтобы посмотреть, как Афанди будут с позором изгонять из города.

Тысячи людей сбежались посмотреть на изгнание Афанди. Многие горько жалели его, но были и такие, кто злорадствовал. И вдруг все ахнули. Через базар на великолепном коне в белом халате и чалме важно ехал мимо трона Тимура сам Насреддин Афанди.

Повелитель мира от удивления раскрыл рот и долго не мог вымолвить ни слова. Наконец он воскликнул:

— Что это значит, несчастный? Как смел ты нарушить мое повеление?

Но Афанди только поклонился:

— О повелитель справедливости, ты соизволил, чтобы я, раб твой, выбрал лучшее верховое животное в твоей дворцовой конюшне. И я подумал, что самая плохая лошадь лучше самого хорошего ишака. Ну, я и выбрал коня. Ты же повелел измазать меня грязью и, посадив верхом на ишака, прогнать. Но я же сижу не на ишаке, а на коне. Значит, меня нельзя ни измазать грязью, ни посадить задом наперед в седло. Придется тебе