— Твоя супруга, Констанция, перед кончиной своей призналась. Её рук то дело злое, — холодно, ледяным тоном изрекла Альдона.

Лев вздрогнул, суматошно перекрестился, вскочил со скамьи, заходил по покою.

— Ах, она, стерва! Так я и думал! Догадывался, да молчал! Ну, что ж. По делам и конец ей вышел! Покарал Всевышний. Вон сколь страдала! Да только что, Альдона, её теперь поминать? Сгнили уже в земле кости сей ведьмицы. У меня ныне семья иная. Сама знаешь: со принцессой богемской Господь соединил.

— Пособники у Констанции были, — оборвала Льва Альдона. — И пред смертию назвала она их.

Лев бросил на сложившую на коленях руки Альдону недобрый косой взгляд.

«Вон оно что! Мстить мыслит!» — догадался он.

— И кто ж они? — спросил вслух.

— Два немчина: Мориц и Маркольт. Помогли они яд Шварну в питьё подложить.

— Почему мне раньше не сказала?

— Без твоей помощи сперва обойтись порешила. Помню бо, как Войшелга ты убил.

— Значит, Морица по твоему велению прикончили?

— Нет. Сама я на поединок его вызвала и мечом пронзила.

— Сказки мне не рассказывай. Сама, поединок! — передразнил её Лев. — Поди, гридни твои его, литвины. Двумя ударами... Броню проломили. Так только бывалый ратник сумеет.

— Я и была тем ратником. Долго к тому готовилась, премудростям ратным в лесу под Шумском обучалась. Вот и... — Альдона не договорила.

Лев ничего не ответил. Со старческим кряхтеньем, держась за спину, он повалился обратно на скамью, опёрся локтями о стол, обхватил ладонями виски.

— Страшная ты женщина! — глухо выдохнул он после долгого молчания. — И мне, верно, тоже мстить жаждешь, за Войшелга, — добавил, щуря глаза. — К гибели Шварна я непричастен. Брат он мне был. На кресте святом поклянусь, коли не веришь.

— О том ведаю. А за брата моего несчастного не бойся, мстить не собираюсь, — с холодной усмешкой отозвалась Альдона.

Она повернула голову к огню. Лев, исподлобья смотря на красивый профиль её лица, невольно залюбовался тонко очерченным, прямым римским носом, узкой линией алых губ, соболиной бровью, гордо приподнятым подбородком.

— Почему же не собираешься? — хмуро вопросил князь.

— Пото как не агнец был брат мой, много крови напрасно пролил он и в Литве, и па Руси. Ведаю, были у тя причины его ненавидеть. Хотя поступил ты вельми мерзко. Нощью, в монастырь ворваться, с саблею наголо! — Альдона брезгливо повела плечом, в свете свечи вспыхнули и заиграли самоцветы на золотых колтах. — Нет, князь, не прощу тебя! Но мстить за брата не хочу. Бог тебе судия. А вот за Шварна... Никому николи зла он не причинял. Мухи не обидел. Жалко его. До жути, до боли!

— Мне его жаль тоже, — прохрипел Лев. — Молод был. Жить бы да жить. Но что же ты так, Альдона, меня не спросясь, сотворила?! Или, думаешь, не наказал бы я Морица?

— Того не ведаю. — Альдона поморщилась. — Видала токмо: ближним слугой твоим стал сей немчин. Угодья ты ему даровал, именья немалые на Волыни.

— Я же не знал, что они Шварна извели.

— Разумею. Довольно о Морице. Получил он кару за деяния свои. О Маркольте баить пришла.

— О Маркольте? — Лев огладил рукой застарелый шрам на щеке. — Маркольт — человек боязливый и изворотливый. Сам он никакого бы вреда не сделал. Зачем ему Шварнова смерть? Ясно, что Констанция его заставила. Она, не тем помянута будь покойница, в этом деле лихом главная злоумышленница была. А Маркольт что? Верно, свёл её с Морицем, и всё. А Мориц не один раз на тебя, княгиня, мне жаловался. Мол, и не глядишь в его сторону, брезгуешь. А он, мол, весь заговор против боярина Григория и мачехи моей, Юраты, устроил. Если бы не он... Иными словами, воспылал Мориц злобою на тебя и па Шварна, а Констанция тут как тут. Так скажу, Альдона: не могу тебя судить. В одном тебя корю: почему раньше не открылась?

Лев сокрушённо вздохнул.

— Ответила уже тебе! — резко, зло бросила ему в лицо Альдона. — Оставь старческие вздохи свои! Не за ними пришла! Прошу: помоги извести Маркольта. Не могу никак я к нему подобраться. Заперся в каменных хоромах своих в Холме, глаз не кажет.

— Маркольт ветх днями. Чую, помрёт скоро. На что он тебе?

— Злодей он. Мужа моего погубитель!

— Стало быть, хочешь-таки мстить. — Лев раздумчиво забарабанил ногтями по дубовому столу. — И мучаешься, не знаешь, как?

— То ведаю. Еже доберусь, мечом заколю, как свинью!

— Меч! Всё у вас, у литвинов, просто и грубо! Меч! — Лев неожиданно глухо рассмеялся. — Меч! — повторил он. — Нет, здесь, княгиня, хитрость нужна.

Он снял с гвоздика на стене связку ключей, начал перебирать её, поднёс к свету, шептал едва слышно что-то неразборчивое.

Альдона смотрела на него, с изумлением приподняв соболиную бровь.

— Вот! — наконец пробормотал Лев. — Нашёл. Тот ключ.

Он подошёл к окованному медью сундуку, открыл его, порылся, достал маленький ларец красного дерева с почерневшим от времени серебряным узором, поместил его на стол, вставил ключ, осторожно отпер.

— Здесь должна храниться одна грамотка. Вот она. — Лев сдул пыль и развернул харатейный свиток с вислой свинцовой печатью ливонского магистра. — Всё тут про Маркольтовы лихие делишки написано. Латыни разумеешь?

Альдона отрицательно мотнула головой.

— Тогда я прочту. Дай-ка сяду поближе к свету. Ага, вижу, понимаю. — Лев стал водить скрюченным перстом по харатье. — Та-ак! В общем, убил этот Маркольт одного латинского епископа и с награбленным добром скрылся. И за то требует магистр, чтобы помог ему Маркольт уговорить князя Даниила пойти войной на Литву. Иначе станет известно о злодействе Маркольтовом. Из-за этой грамотки Констанция и заставила Маркольта себе помогать. Так вот, княгиня Альдона. Возьми грамотку, и отошли её в Ливонию. Нынче у орденских немцев новый магистр, не знает он, верно, ничего о Маркольте. За давностью лет многое забывается. Думаю, прочитав грамотку, не обрадуются немцы. А ты ещё и напиши: наказать, мол, убийцу следует. И тогда, помяни моё слово, не станет вскоре Маркольта. У ордена длани длинные.

Князь свернул свиток, перетянул его шёлковой лентой, подал Альдоне. Но вдовая княгиня, брезгливо морщась, отстранила от себя