И говорит: «Хозяин дорогой!

Мне в дальние страны показан путь из дому;

         А я всегда доволен был тобой:

         Так на прощанье, в знак приязни,

Мои сокровища принять не откажись!

                   Пей, ешь и веселись,

                   И трать их без боязни!

         Когда же прѝдет смерть твоя.

         То твой один наследник я:

                   Вот все мое условье;

А впрочем, да продлит судьба твое здоровье!»

Сказал — и в путь. Прошел десяток лет, другой.

         Исправя службу, домовой

                   Летит домой

         В отечески пределы.

Чтó ж видит? О, восторг! Скупой с ключом в руке

         От голода издох на сундуке —

         И все червонцы целы.

         Тут Дух опять свой клад

                   Себе присвоил

         И был сердечно рад,

Что сторож для него ни денежки не стоил.

Когда у золота скупой не ест, не пьет,—

Не домовому ль он червонцы бережет?

ВОЛК И МЫШОНОК

       Из стада серый Волк

В лес óвцу затащил, в укромный уголок,

       Уж разумеется, не в гости:

Овечку бедную обжора ободрал,

       И так ее он убирал,

       Что на зубах хрустели кости.

Но как ни жаден был, а съесть всего не мог;

Оставил к ужину запас и подле лег

Понежиться, вздохнуть от жирного обеда.

       Вот близкого его соседа,

Мышонка, запахом пирушки привлекло.

Меж мхов и кочек он тихохонько подкрался,

Схватил кусок мясца — и с ним скорей убрался

              К себе домой, в дупло.

              Увидя похищенье,

                    Волк мой

              По лесу поднял вой;

              Кричит он: «Караул! разбой!

              Держите вора! Разоренье:

                     Расхитили мое именье!»

Такое ж в городе я видел приключенье:

У Климыча-судьи часишки вор стянул

       И он кричит на вора: караул!

ДВА МУЖИКА

«Здорово, кум Фаддей!» — «Здорово, кум Егор!»

      «Ну, каково, приятель, поживаешь?»

«Ох, кум, беды моей, что вижу, ты не знаешь!

Бог посетил меня: я сжег дотла свой двор

      И по миру пошел с тех пор».

      «Кáк так? Плохая, кум, игрушка!»

«Да так! О рождестве была у нас пирушка;

Я со свечой пошел дать корму лошадям;

      Признаться в голове шумело;

Я как-то заронил, насилу спасся сам;

             А двор и все добро сгорело.

Ну, ты как?» — «Ох, Фаддей, худое дело!

И на меня прогневался, знать, бог:

          Ты видишь, я без ног;

Как сам остался жив, считаю, право, дивом.

Я тож о рождестве пошел в ледник за пивом,

И тоже чересчур, признаться, я хлебнул

              С друзьями полугару;

      А чтоб в хмелю не сделать мне пожару,

              Так я свечу совсем задул:

Ан, бес меня впотьмах так с лестницы толкнул,

Что сделал из меня совсем не человека,

          И вот я с той поры калека».

              «Пеняйте на себя, друзья! —

Сказал им сват Степан.— Коль молвить правду, я

              Совсем не чту за чудо,

Что ты сожег свой двор, а ты на костылях:

      Для пьяного и со свечою худо;

              Да вряд не хуже ль и впотьмах».

ДВЕ СОБАКИ

              Дворовый, верный пес

                            Барбос,

        Который барскую усердно службу нес,

              Увидел старую свою знакомку,

                    Жужу, кудрявую болонку.

        На мягкой пуховой подушке, на окне.

              К ней ластяся, как будто бы к родне,

                    Он, с умиленья, чуть не плачет,

                           И под окном

                    Визжит, вертит хвостом

                              И скачет.

        «Ну, что, Жужутка, как живешь,

С тех пор как господа тебя в хоромы взяли?

Ведь помнишь: на дворе мы часто голодали.

        Какую службу ты несешь?»

«На счастье грех роптать,— Жужутка отвечает,—

Мой господин во мне души не чает;

        Живу в довольстве и добре,

        И ем и пью на серебре;

Резвлюся с барином: а ежели устану,

Валяюсь по коврам и мягкому дивану.

        Ты как живешь?» — «Я,— отвечал Барбос,

Хвост плетью опустя и свой повеся нос,—

        Живу по-прежнему: терплю и холод

                     И голод,

        И, сберегаючи хозяйский дом,

Здесь под забором сплю и мокну под дождем;

              А если невпопад залаю,

              То и побои принимаю.

        Да чем же ты, Жужу, в случáй попал,

        Бессилен бывши так и мал,

Меж тем как я из кожи рвусь напрасно?

Чем служишь ты?» — «Чем служишь! Вот прекрасно!—

        С насмешкой отвечал Жужу.—

        На задних лапках я хожу».

        Как счастье многие находят

Лишь тем, что хорошо на задних лапках ходят!

КОШКА И СОЛОВЕЙ

       Поймала Кошка Соловья,

       В бедняжку когти запустила

И, ласково его сжимая, говорила:

       «Соловушка, душа моя!

Я слышу, что тебя везде за песни славят

       И с лучшими певцами рядом ставят.

              Мне говорит лиса-кума,

       Что голос у тебя так звонок и чудесен,

              Что от твоих прелестных песен

       Все пастухи, пастушки — без ума.

       Хотела б очень я сама

                     Тебя послушать.

Не трепещися так; не будь, мой друг, упрям;

Не бойся, не хочу совсем тебя я кушать.

Лишь спой мне что-нибудь: тебе я