начинает править суровыми методами строго организуемая, в порядке большем, чем обычная воинская дисциплина, коммунистическая партия, что белым надо поспешить привести свои вооруженные силы в наибоеспособнейшее состояние и что Генеральному штабу следовало бы взять на себя инициативу ведения всей борьбы в полном ее объеме по принципам, принятым у большевиков, то есть из всего наличного состава офицеров Генерального штаба в Сибири составить твердо правящую политическую касту (партию), привело некоторых узколобых вершителей омской политики к выводу, что полковник Клерже «ведет пропаганду в пользу большевиков, восхваляет их порядки и пытается привить Белому движению коммунистическую систему и программу».

Эти жалкие критики, обладающие болезнью, которая в простонародье называется «куриной слепотой», к крайнему удивлению, имели в Омске большее влияние, чем это допускал здравый смысл. Конечно, приспешники Марковского и контрразведка главного штаба не замедлили приобщить и этот «материал» к синодику обвинений полковника Клерже «по подозрению в большевизме». Ретрограды типа Марковского и Степанова считали, что борьба с большевиками может вестись не иначе как по образцам «высочайше утвержденным» и что всякая приспособляемость к методам борьбы, выдвинутым сильнейшим и опаснейшим врагом – большевиками, должна быть почитаема тем же большевизмом. Не только пророком, но и простым объективным наблюдателем трудно было быть в этой обстановке, ибо ни к каким рамкам «высочайше утвержденных» образцов жизнь того времени подлаживаться не хотела. Но г. г. Степановы и Марковские тащили эту жизнь за уши и думали, что они ведут «успешную борьбу» с большевиками.

Вспоминается еще один яркий пример такого же рода, когда перешедший на сторону Сибирской армии командир большевистского полка, бывший полковник Котомин, сделал в публичном месте Омска аналогичного характера доклад, то его просто обозвали провокатором, предали полному остракизму, загноили в «подозрении на большевизм» и довели до скоротечной болезни и преждевременной могилы. Вот за что нужно было бы выдать Марковскому и его приспешникам в Омске орден Красного Знамени, и притом самой высшей степени.

Итак, решив сорвать всю злобу на молодую Ставку Верховного главнокомандующего, которая, можно сказать, «расседлала» генерала Марковского в разгар его самодурской деятельности, последний наметил себе какой-то малопонятный для постороннего наблюдателя план дискредитации последних ее распоряжений. Ввиду того что эта самая Ставка выдвинула на новую высокую должность его же ближайшего помощника по главному штабу, шипящая злоба Марковского автоматически перенеслась и на автора настоящих воспоминаний. В воздухе чувствовалась полная напряженность неприязненных отношений, при наличии которых можно было ежеминутно ожидать всяких недоразумений и даже скандалов. Короче говоря, на почве нежелания Марковского допустить начала работы 3-го генерал-квар-тирмейстерства в здании бывшего Омского реального училища произошел открытый конфликт между автором сих воспоминаний и его бывшим начальником по главному штабу.

Генерал Марковский в самой дерзкой и оскорбительной форме потребовал, чтобы новое учреждение, существования которого он не признает, немедленно прекратило бы работу в помещении бывшего главного штаба, а сам генерал-квартирмейстер Ставки немедленно также покинул стены здания. На заявление ему о том, что он ошибается в своих требованиях, ибо распоряжением Верховного Правителя и главнокомандующего создалось в отношении бывшего главного штаба уже новое положение, генерал Марковский, как упрямый бык, настаивал на своем первоначальном несуразном требовании. Категорический отказ исполнить наглое требование генерала Марковского, который почему-то продолжал при этом себя считать прямым начальником того лица, к коему направлял он свои дикие домогательства, послужил Марковскому основанием для подачи официального рапорта генералу Н.А. Степанову о «неисполнении полковником Клерже его – начальника Главного штаба – законного приказа и с ходатайством о предании первого военному суду».

Генерал Н.А. Степанов, который в этот самый момент также уже не состоял в должности военного министра, вместо того чтобы утихомирить расходившегося не в меру Марковского и убедить его в несвоевременности, неуместности и бестактности, при описанных выше условиях, даже в том случае, если бы случайно Марковский был бы и прав, поднимать скандал такого крупного характера, он, наоборот, тоже, очевидно, был рад случаю «поднасолить» молодой Ставке и рапорту генерала Марковского, как говорится, дал «законный ход». Сажая на скамью подсудимых автора настоящих воспоминаний, как Марковский, так и Степанов втайне лелеяли мысль о срыве всех планов Ставки, которая, по их наивным расчетам, должна была бы обязательно провалиться на этом процессе и расписаться в своей «полной организационной безграмотности». Словом, как бы равняясь на большевистские приемы, они стремились в этом случае подражать столь широко практикуемому теперь в советской России методу создания «показательных процессов».

Адмирал А.В. Колчак, как водится в этих случаях, «рвал и метал», но совершенно не понимал того, что, поддаваясь на столь неумно придуманную в серьезное политическое время интриганскую удочку, он сам попадал на острие ее смертельных заусенцев. Он так же, как и Степанов, не мог проявить своего решительного вмешательства в это дело для того, чтобы на виду у противника прекратить эту распрю генералов.

Совершивший же «тяжкое по законам военного времени преступление» полковник Клерже, вместо устранения впредь до окончания следствия и суда от должности, наоборот, нагружается еще большим количеством ответственных задач и поручений, проистекающих от его новой роли в штабе Верховного главнокомандующего, и продолжает работать в том же злополучном помещении реального училища.

Началось военное следствие и пристрастное формирование, для разбирательства этого громкого дела, состава членов Омского военно-окружного суда. Полковника Клерже надо было во что бы то ни стало «засудить», и посему судьи подбирались с заблаговременным давлением на их судейскую совесть. Этого требовали г. г. Марковские и Степановы, и, к удивлению многих, помогали им и некоторые другие видные лица. Среди последних нельзя не назвать имени ныне расстрелянного большевиками, бывшего тогда в Омске в должности командующего войсками Омского военного округа, Генерального штаба генерала Матковского{106}. На него было возложено ведение предварительного следствия и формирование состава В. Окр. суда.

Чтобы не быть голословным в таком серьезном вопросе, где ставится на моральный суд общественного мнения величайший авторитет святости решений военно-окружного суда, ниже приводится дословная копия письма одного из старых кадровых русских генералов по этому поводу. В настоящее время этот почтенный генерал проживает в Америке, но письмо, им написанное на имя автора настоящих воспоминаний, относится к началу 1921 года, то есть ко времени полной ликвидации не только всей Сибирской, но и Забайкальской трагических военно-политических эпопей. Вот что пишет генерал Н. Ф. Богомолец{107}: «Харбин, 14-го Февраля 1921 года. Многоуважаемый Георгий Иосифович. В 1918 году, в Омске, в бытность мою Инспектором Артиллерии Омского Военного Округа, Командующий Войсками Округа Генерал-Лейтенант Матковский предложил мне быть членом суда по делу о неисполнении Вами приказания Военного Министра Генерал-Майора Степанова (Очевидно, что для