Его «другой путь» оказался необычайно успешным, а «своего царя» он все-таки убил – расстрелял, как собаку, вместе с семьей в подвале Ипатьевского дома в Екатеринбурге в июле 1918 г.

Я обвиняю!

1898 г.

Это было всего лишь письмо, открытое письмо, газетная передовица… Однако в истории мало найдется примеров того, чтобы газетная статья сыграла столь важную роль в жизни общества. Ее автор, один из самых популярных писателей Франции второй половины XIX в. Эмиль Золя (1840–1902), выступив со своими обвинениями, совершил, казалось бы, самоубийственный поступок. Но ему удалось всколыхнуть всю страну. Его письмо было подобно бомбе, взорвавшейся в «безоблачном» прежде небе.

Сын итальянского инженера и француженки, Золя родился в Провансе. В 22 года переехал в Париж, где одинаково неудачно пробовал себя в разных профессиях, прежде чем стал писателем. В 1868 г. у молодого журналиста Золя, не получившего даже сносного школьного образования, созрел «наполеоновский» план: он решил создать цикл романов, в которых будут описаны современные нравы.

Иными словами, через несколько десятилетий после того, как другой французский писатель, Оноре де Бальзак, приступил к сочинению «Человеческой комедии», честолюбивый Золя решил повторить его титанический труд, ведь времена и нравы меняются, и каждое поколение начинает творить жизнь со своего чистого листа. О времена, о нравы!

В двадцати томах эпопеи «Ругон-Маккары», этой грандиозной «мещанской комедии», Золя необычайно подробно, с «натуралистической» точностью, запечатлел жизнь современного ему общества, создав попутно и новое литературное направление – натурализм.

Сегодня вряд ли можно найти человека, который по велению души согласился бы неторопливо, основательно перечитать всю эту эпопею, но отдельные романы Золя (например, «Жерминаль») пользуются успехом и поныне. И все же Золя помнят прежде всего за его смелую, бескомпромиссную гражданскую позицию – за открытое письмо, с которым он выступил в 1898 г.

Итак, 13 января 1898 г. в ежедневной парижской газете «L’Aurore» («Орор») появилось «Письмо господину Феликсу Фору, Президенту Республики». Уже само название было провокационным: «J’accuse…!» – «Я обвиняю…!» Письмо касалось самой щекотливой политической истории 1890-х – дела Дрейфуса. Капитан французской армии Альфред Дрейфус (1859–1935) был обвинен в шпионаже в пользу Германской империи и приговорен к пожизненному заключению. Его отправили в каторжную тюрьму во Французской Гвиане.

В письме к президенту Золя обвинил армейскую верхушку в том, что там не захотели даже разобраться, кто передавал секретные документы вероятному противнику. Там отыскали козла отпущения – Дрейфуса и, не заботясь о том, что настоящий шпион не найден, закрыли дело.

Золя подкрепил обвинения убийственными доводами, изложив президенту все, что он думает о закулисной стороне этого дела, о его подлинных мотивах.

Дело началось с того, что в сентябре 1894 г. горничная германского посольства в Париже выудила из мусорной корзины, стоявшей в кабинете военного атташе Максимилиана фон Шварцкоппена, обрывки «бордеро» – описи секретных документов, которые некое неустановленное лицо собиралось передать Германии. Документы содержали сведения об артиллерийском вооружении французской армии. Горничная состояла на службе Второго бюро (военной разведки Франции в 1871–1940 гг. – А. В.). О находке сразу были проинформированы глава разведки, военный министр и президент страны.

Подозрения пали на Дрейфуса, служившего при Генеральном штабе. Никакого снисхождения к нему быть не могло, ведь во Франции он был «дважды инородцем» – евреем и уроженцем Эльзаса, той области, что была поглощена Германией после Франко-прусской войны 1870–1871 гг.

Шарж на Эмиля Золя и его статью. Открытка 1899 г.

15 октября Дрейфус был арестован по подозрению в государственной измене. 22 декабря его приговорили к пожизненному заключению, хотя оставались сомнения в том, что следствие было проведено добросовестно. Однако и военные, и судьи спешили. Следовало смыть это позорное пятно.

5 января 1895 г. во внутреннем дворе Военной школы под громкое улюлюканье толпы с Дрейфуса сорвали погоны, а его саблю сломали. 22 февраля его доставили на корабль, который отвез его в удушливую тропическую страну, на Чертов остров – в зловещую тюрьму, образец адской прорвы на земле.

Дрейфус бесследно исчез бы в этой смертельной дыре, если бы у него не было друзей и влиятельных покровителей. Все они требовали пересмотра его дела. Среди них выделялись энергией и напористостью его брат Матье Дрейфус, журналист Бернар Лазар и видный сенатор Огюст Шерер-Кестнер.

Все последующие месяцы Матье Дрейфус с группой помощников собирал факты, доказывавшие невиновность капитана Дрейфуса. В ноябре 1896 г. Лазар изложил эти доводы в изданной им брошюре «Судебная ошибка. Вся правда о деле Дрейфуса». Она вызвала возмущение в правых кругах Франции. Лазар так и не смог пробить стену заговора, сложившегося вокруг Дрейфуса.

Тем временем новый руководитель Второго бюро, полковник Жорж Пикар, тоже с удивлением и брезгливостью пересматривал доказательства, уличавшие Дрейфуса. Он им не верил. Он обратил внимание на майора Фердинанда Эстерхази. Создалось впечатление, что его постоянно выгораживало начальство. Но именно его Пикар назвал составителем той описи документов.

Сомнения росли, и кто-то наедине с собой уже мысленно обвинял судебные власти в халатности и верхоглядстве, но до открытого «Я обвиняю!» пока не доходило.

В армейском командовании к ропоту критиков прислушивались с неудовольствием – тем более что «шпионское дело» разрешилось очень удачно. Среди генералов традиционно не жаловали и не жалели евреев. Антисемитские настроения в верхушке французской армии были сильны. Если же выяснится, что в дело Дрейфуса вкралась ошибка (даже более чем ошибка – преступление!), тень падет на генералитет.

В те годы армия была гордостью Франции, ее святыней. Любая критика в ее адрес считалась клеветой, ведь военным, этим славным защитникам отчизны, предстояло смыть позор, которым была покрыта страна после разгрома во Франко-прусской войне.

Высшие армейские чины добились того, чтобы Пикара, взявшегося копать слишком глубоко, перевели в Тунис. Неотвратимое наказание ждало любого, кто возьмется за пересмотр этого дела. Следовало сделать все, чтобы сомневаться в выводах следствия было нельзя.

Однако в газетах продолжали ворошить прошлое, да и общество не успокаивалось, бурлило, в нем вспыхивали споры, и многое из того, что говорилось пока тайно, непублично, было не угодно властям. За несколько лет, прошедших со дня окончания судебного процесса, все население страны раскололось на два враждебных лагеря. Либеральные круги и французские интеллектуалы, а также все, кто причислял себя к социалистам, в основном поддерживали Дрейфуса, были «дрейфусарами». Им противостояла правая часть политического спектра – «антидрейфусары», к которым принадлежали консервативно настроенные военные, французские националисты и клерикалы.

И когда страсти окончательно накалились, а споры стали ожесточенными, взорвалась бомба –