решила пересмотреть предыдущий текст своей декларации, – объяснял А. Левицкий. – Мы считали, что не можем доводить до разрыва с поляками, потому что наша армия даже не имела бы тогда, куда отступать. После долгих совещаний, в которых галицкие представители остались при особом мнении и в конце подали заявление о выходе из миссии, был подготовлен новый проект декларации, в котором приняты во внимание притязания польской делегации.

Понятное дело, что этот проект превышал полномочия нашего правительства»[865]. Поэтому А. Ливицкий немедленно выехал на встречу с правительством за новыми директивами, но по дороге в Тернополе узнал, что правительство уже уехало из Староконстантинова в неизвестном направлении на восток. Тогда, возвращаясь назад в Варшаву, он решил посоветоваться с членами Директории Ф. Швецом и А. Макаренко во Львове. Оба вместе с В. Старосольским и Н. Ковалевским высказались за то, чтобы немедленно подать декларацию указанного содержания. В Тернополе за то же высказались представители эсеров А. Степаненко, В. Кедровский и П. Христюк.

В Варшаве А. Ливицкий провел совещание для обсуждения проекта декларации. В ней приняли участие министр земледелия М. Ковалевский (с.-р.), товарищ министра внутренних дел П. Христюк (с.-р.), товарищ министра иностранных дел В. Старосольский (галицкий с.-д.), О. Ковалевский (народный республиканец), С. Русова (социалист-федералист), Л. Старицкая-Черняховская (социалист-федералист.), С. Шемет (хлебороб-демократ), Б. Гомзин (хлебороб-демократ), Ю. Коллард (самостийник-социалист). Почти все участники совещания, учитывая критическую ситуацию, высказались за немедленное подписание декларации.

В тот же день А. Левицкий и подал польскому правительству украинскую декларацию упомянутого выше содержания.

«Конечно, правительство может не утвердить декларации 2 декабря, – заключал украинский дипломат. – Тогда должны считаться с неизбежностью ликвидации нашей дальнейшей борьбы. Ибо без опоры на соседнее государство мы не сможем восстановить своей государственной жизни. Когда галичане нашли общий язык с Деникиным за счет Надднепрянской Украины, то нам в этой ситуации, образовавшейся после ноябрьской катастрофы, ничего не остается, как пытаться найти путь для продолжения своей борьбы хотя бы в пределах Надднепрянской Украины»[866].

Не надо обладать навыками расшифровки «хитроумных» дипломатических формул, чтобы понять: украинская сторона согласилась на союз с поляками за счет Западной Украины, мотивируя свою нравственную позицию, кроме всего прочего, «изменой УГА».

Разъяснения А. Левицкого не полностью удовлетворили участников совещания, и от их имени председатель Совета народных министров констатировал: «Когда я ехал в Каменец, мне и в голову не приходило, что мы уже стоим перед фактом подписания декларации 2 декабря. Все мы жили там, в тылу врага, совсем другими мыслями и перспективами. Нам казалось, что в первую очередь надо объединить и реорганизовать наши распыленные сегодня военные силы. Тогда мы могли бы уже в ближайшем времени восстановить свою борьбу организованным фронтом. Поэтому факт подписания декларации 2 декабря меня очень обеспокоил. Да ведь это новый клин в наши взаимоотношения с Галицкой армией. Мы там работаем все время в направлении объединения обеих армий. Теперь на этом деле, очевидно, надо поставить крест. И по существу я не разделяю оптимизма Ливицкого относительно той пользы, которую нам может дать союз с Польшей. Мне кажется, что поведение поляков на оккупированных ими украинских землях не предвещает нам ничего хорошего.

Я констатирую, что декларация подана без согласия правительства. Но сейчас не в наших интересах доводить до формального разрыва с Польшей. Надо только быть на страже, чтобы поляки, пользуясь нашим тяжелым положением, не двинулись вообще на Украину. Ни в коем случае мы не можем допустить, чтобы на Украину пришли новые иноземные силы. Это снова отвернуло бы от нас народные массы. Наиболее непопулярен на Украине лозунг интервенции. Поэтому лучше переживем на Украине еще какое-то время состояние анархии, но будем продолжать борьбу собственными силами. Надо требовать от поляков немедленного признания Украинской Народной Республики, прекращения движения их войска на восток»[867].

Сам председатель Совета народных министров отправился искать остатки армии УНР, которые под командованием генерала М. Омельяновича-Павленко в декабре 1919 года (после отъезда С. Петлюры в Варшаву) отправились в зимний рейд по тылам деникинских и советских войск.

Однако договорный механизм был уже запущен. Он двигал дело к логическому завершению, и на его процесс украинская сторона влияния почти не имела. С. Петлюра, его окружение сдавали позицию за позицией и соглашались на новые и новые требования поляков. Однако другого выхода они просто не видели.

С начала марта 1920 года переговоры, длившиеся в Варшаве с декабря предыдущего года, значительно оживились, хотя в целом оказались чрезвычайно сложными и изнурительными. Украинцы, в частности, некоторое время не хотели согласиться на требования Варшавы установить польский контроль над украинской армией и железными дорогами, а также назначить поляков на должности заместителей министров всех украинских министерств. Однако слабость, по сути – безнадежность положения С. Петлюры на переговорах обусловили новые уступки украинской стороны, которой Ю. Пилсудский отвел неприятную роль младшего партнера.

В концентрированном виде заключительная фаза подготовки Варшавского договора отражена в выступлении А. Ливицкого на совещании ЦК УСДРП в Виннице 18 мая 1920 г.: «Я должен был подписать договор 22 апреля, хотя не имел на это разрешения ни Рады министров, ни нашей партии. Ибо когда я приехал за окончательными директивами в Каменец, то там не было большинства Ц.К. соц. – дем. партии, ни кабинета министров. А тут поляки требовали – немедленно дать им ответ на их проект договора. Тогда я решил обратиться в Украинскую Национальную Раду в Каменце, которая в последний месяц стала приобретать все больший авторитет. Национальная Рада почти всеми своими фракциями высказалась за необходимость подписания договора.

Поляки добивались назначения в нашем правительстве трех министров-поляков. Но после протестов с нашей стороны они согласились на одного министра и одного заместителя министра. Это дело – давнее, оно возникло во время одного моего разговора с Пилсудским. Дело в том, что мнение о взаимопонимании с нами среди поляков поддерживали только польские социалисты (Польская Партия Социалистическая) и некоторые левые группы. А большинство сейма, как, напр., нац. – демократы и некоторые другие партии, преимущественно правой направленности, были против “украинской авантюры”. Они боятся Самостоятельной Украины больше, чем Советской России.

Раз Пилсудский в разговоре со мной высказался, что, мол, у нас нехватка интеллигенции, и поэтому не могли бы мы принять в свое правительство двух поляков и одного российского либерала и такой ценой заинтересовать польские широкие круги делом польско-украинского взаимопонимания. Правда, Пилсудский на этом не очень настаивал, но все же пришлось считаться с его пожеланием.

Что касается соглашения с поляками в земельном деле, то в спешке это дело осталось невыясненным. Видимо, здесь имело значение еще и то обстоятельство, что назначением Стемповского