галичанам «о корпусе Галлера». Здесь отчетливо просматривается «масонский почерк». Именно в этой связи В. Савченко отмечает: «Важным моментом в отношениях с Францией Петлюра считал свое масонство, которое, по его личному мнению, должно было открыть ему дверь ко всем дипломатическим представительствам государств Антанты и США и вывести из политического кризиса непризнанную Украинскую республику»[846]. Западу обещалось, что Украина Петлюры будет проводить активную антибольшевистскую политику и установит союзнические отношения с Польшей – и это будет фундаментом стабильности в Восточной Европе[847].

По утверждению историка и публициста, «Петлюра искренне считал, что Украина должна была развиваться самостоятельно и даже явить пример первой «масонской республики». На реализацию этой цели ориентировалась Великая ложа Украины (7 местных лож, 83 кружка, 800 «братьев»), великим мастером которой с весны 1919 года стал С. Петлюра[848]. Однако руководящие круги международного масонства во Франции поддержали не петлюровскую организацию «вольных каменщиков», а конкурентов – тех, кто группировался вокруг его соперника – С. Моркотуна, олицетворяемых им сил в Украине, что еще осенью 1918 года стали на путь возрождения единой и неделимой России.

Отказ галичан от настойчивых предложений С. Петлюры, несмотря на «предупреждение» «о корпусе Галлера», конечно, препятствовал осуществлению планов Главного атамана, срывал их. Так, прямой реакцией на ситуацию в украинском лагере стала телеграмма главы миссии Высшего совета Парижской мирной конференции в Варшаве Ж. Нуланса в Париж. В ней, в частности, говорилось: «Украинское правительство настаивает на проведении в Одессе переговоров с представителями союзников по военному сотрудничеству и признания Украины Антантой… Любой ценой следует воспрепятствовать методом давления на венгерское правительство поставке украинской стороне оружия и боеприпасов, которые обмениваются на нефтяные продукты по маршруту Мокай – Стрий. Наконец, запрет ввоза товаров в Украину до тех пор, пока она не подчинится воле Антанты, мог бы быть также действенным средством против Украины…»[849]

Абсолютная неуступчивость антантских миссионеров не поколебала желания С. Петлюры достичь соглашения с ними. Напротив, она привела к готовности идти на новые уступки, как на переговорах в Одессе, так и с польской стороной (контакты здесь практически не прекращались в течение всего 1919 года, а миссии сменяли друг друга). И чем безнадежнее выглядела перспектива помощи УНР со стороны Антанты, тем больше С. Петлюра чувствовал зависимость от, в общем-то, единственного возможного спасительного «польского фактора».

И, наконец, нельзя пройти еще мимо одного момента. Истекло немного больше месяца после провозглашения Акта воссоединения 22 января 1919 года, однако член Директории, чья подпись стояла под Универсалом соборности, проявляет готовность не считаться с его сущностью. И об УГА главный атаман говорит без сочувствия и не как о подчиненной себе (хотя бы формально) формации, а как о чем-то инородном – он предупреждал о корпусе Галлера, и его не послушали, вот Украинская Галицкая армия и потерпела поражение (в сказанном почти слышится: «Не послушали – вот и имеете»!).

С каждой новой миссией, которые присылал С. Петлюра к Ю. Пилсудскому, а также во время тайных встреч с эмиссарами от последнего[850] украинский деятель все больше привязывал себя к «польской колеснице». Официальная Варшава вела себя неуступчиво по проблеме Восточной Галиции и Западной Волыни. Полковник В. Курдиновский даже заключил в мае 1919 года договор с главой польского правительства И. Падеревским, который обещал Польше широкие территориальные уступки (граница в Галиции должна была проходить по р. Збруч)[851]. Договоренности В. Курдиновского, который якобы преувеличил свои полномочия, были дезавуированы правительством Украины, однако они ухудшили и без того сложные отношения УНР и ЗУНР, а поляки успешно использовали текст договора на мирной конференции в Париже, добиваясь признания принадлежности Восточной Галиции к Польше. В сентябре для переговоров с польским правительством в Варшаву отправилась украинская делегация во главе с министром иностранных дел Украины А. Ливицким. И хотя тогдашний председатель Совета народных министров И. Мазепа утверждал в своих воспоминаниях, что никто не собирался заключать договора «ценой Галиции»[852] и не давал соответствующих инструкций, дело именно к этому и двигалось. А председатель Директории и Главный атаман только оттягивали неотвратимое согласие на польские требования, поскольку вынуждены был считаться с потенциалом УГА. Без нее С. Петлюра давно бы оказался без какой-либо надежной опоры в Украине.

Поэтому, например, как осторожное зондирование реакции на вероятный шаг может рассматриваться заявление очередного миссионера в Варшаву П. Пилипчука, обнародованное 23 августа 1919 года польскими газетами, о незаинтересованности правительства УНР в делах Восточной Галиции. Возможно, это была и провокация польских журналистов, сознательно исказивших слова дипломата[853], однако, не исключен и достаточно распространенный в дипломатической практике эффект «пробного шара» (с отработанными заранее последующими атрибутами публичных опровержений, отзывом послов и т. д.).

Именно в августе 1919 года, накануне делегирования миссии П. Пилипчука в Варшаву С. Петлюра впервые лично обратился с письмом к Ю. Пилсудскому, в котором отмечал, что «становится очевидной конечность определенного взаимопонимания между польским и украинским командованием для дальнейшей борьбы…»[854]

Стоит обратить внимание на то, что писалось это в момент существенного напряжения отношений в соборном лагере, маневров руководства Украинской Галицкой армии, направленных на поиск путей взаимопонимания с деникинцами. Естественно, эти мотивы получили еще большую остроту на октябрь 1919 года, когда в Польшу была снаряжена чрезвычайная дипломатическая миссия во главе с министром иностранных дел А. Ливицким. Кроме него в состав миссии вошли еще 4 надднепрянца: Л. Михайлов, П. Понятенко, Б. Ржепецкий, П. Мшанецкий, и 3 галичанина: С. Витвицкий, А. Горбачевский, М. Новаковский.

С первых же встреч польская сторона заняла неприступную позицию относительно Восточной Галиции, Холмщины и Подляшья, превратив этот вопрос в исходный и ключевой в переговорах[855].

Бесспорно, С. Петлюру информировали об ультимативном, граничащем с неприкрытым шантажом поведении поляков (А. Ливицкий регулярно присылал председателю Директории письма). В этих обстоятельствах достаточно красноречивыми выглядят слова последнего из письма к А. Ливицкому от 11 ноября: «Мы напрягаем все силы, но хватит ли их, я не уверен. 5000 пар сапог и шинелей, 5000 ружей с патронами нас могли бы спасти! – в это время налаживания наших отношений с Польшей могло бы нас спасти – дать нам базу некоторую, отношения с миром и перспективы. Очень жаль, что мы этих переговоров не начали раньше: может, имели бы более способствующие нам обстоятельства для заключения договора с Польшей»[856].

В этом письме, как и в предыдущем – от 30 октября 1919 года[857], С. Петлюра требует ускорения достижения договоренностей с Варшавой. Разве что к старым добавились новые мотивации. Председатель Директории сообщает А. Ливицкому о заключении соглашения командования УГА с А. Деникиным. В