Если от судьбы своей ты не убежишь,

С кем тебе быть рядом суждено?

— Там были другие слова, — хмыкнул один из воинов. — Но так, пожалуй, интереснее.

— В искрах звёздного луча

Розы лепестки, — снова запел Ненарион, — алых слёз на них печать —

Страсти и тоски.

Лунный свет прогонит тьму,

Указав твою судьбу.

Я тебя с собою в путь

Зову.

Андрет чувствовала, как происходящее всё сильнее кружит голову. Девушка не раз слышала, что женщины её племени иногда умудрялись соблазнять эльфов, чтобы родить ребёнка, который не умрёт в утробе и не будет больным. Если младенец получался слишком похожим на отца, его душили во избежание раскрытия супружеской измены. Так говорили, однако Андрет казалось, что это просто сказки. Теперь же перед внучкой вождя открылись сотни путей, только чересчур сильные впечатления затуманивали разум.

«Сейчас поговорю с Гельмиром, — решила она, — а потом лягу в постель к мужу. Пусть будет уверен в моей любви! Мечтать об эльфах глупо!»

Но флейта заиграла снова, а в сердце запел прекрасный волшебный голос:

«Если от судьбы своей ты не убежишь,

С кем тебе быть рядом суждено?»

— Аманэльда слеза — реквием по любви, — продолжалась музыка. — Плыть в потоке изменчивой реки,

Той, что временем Фирьяр нарекли.

Розы шипы — проклятье моё.

И в полотна веков соткутся дни

В нескончаемых поисках любви.

Примечание к части Песня из мюзикла "Роза вампира" "Реквием по любви"

Вну-учек!

— Дитя! Моё! Внучек! Вну-учек!

Безумная женщина, седая, сгорбленная, но одетая не в лохмотья и чисто вымытая, качая на руках свёрнутое рулоном полотенце, хромая, бегала по улицам Барад Эйтель, и прохожие старались делать вид, будто не замечают эту сумасшедшую. Мало ли, что ей взбредёт в голову?

— Дитя! Моё!

Отойдя от окна, Зеленоглазка покачала головой. Несчастная женщина! Хорошо ещё, в последнее время, когда немного удалось поправить ей здоровье, перестала ночами рыдать и кричать про огонь и смерть. Столько лет прошло, но разум так и не вернулся.

А вчера прилетело письмо.

Как реагировать, колдунья не знала. Да, в Барад Эйтель некоторые помнили, что у безумной смертной, спасённой из Дор-Даэделот, где-то есть сын, но с ним никто не поддерживал связь, а внезапно он написал сам.

Зеленоглазка снова обернулась в окно.

— Вну-у-учек! Радость!

Бедняжка! Она совсем не может жить без постоянной опеки и лекарств. Стоит ли знать сыну о такой матери?

В письме был вопрос. Всего один. Отправитель утверждал, что уже высылал запросы в Хитлум, однако ответов так и не получил, поэтому решил спросить в военной крепости. Белемир Дортонионский интересовался, нет ли каких вестей о Бельдир, дочери Белена из рода Беора. Что ему ответить?

— Правду, — безапелляционно заявила Митриэль. — И пусть сам решает, как поступить с этим знанием.

Зеленоглазка печально кивнула. Да, пожалуй, лучше ответить честно, а там уж будь, что будет.

— Вот радость-то! — продолжала веселиться безумная, показывая прохожим полотенце. — Вну-учек! Вну-учек!

***

Подняв глаза от книги и отложив увеличительное стекло, Белемир посмотрел на вошедшую в комнату супругу. Аданэль-младшая смирно сидела и переписывала «Правила ведения хозяйства», одновременно учась грамоте и жизни, и будто бы не заметила появления приёмной матери, однако глава семьи тут же напомнил о необходимых почестях, оказываемых старшим, и девочка всё выполнила. Молча.

— Мой супруг, — радостно склонила голову жена, — большинство сирот нашли родственников, и это счастье для меня. Осталась только одна семья. Трое детей. Только они выжили из одиннадцати человек! Большое было семейство, и вот…

Белемир понял, о ком речь. Да, это было большое семейство, только… Книжник знал их и в душе часто злился на судьбу: у агрессивного пьянчуги, который постоянно что-нибудь дома ломал и бил родственников, каждый год рождалось по ребёнку, зато у хорошего умного и грамотного Белемира так и не появилось ни одного наследника, а старость была уже не за горами.

Но внезапный пожар внёс свои страшные коррективы.

— Значит, у нас будет четверо детей, — сказал сын Бельдир, прямо посмотрев в глаза супруге. — Не бросать же малюток.

— Старшей уже замуж пора, — улыбнулась Аданэль.

— Я этим и займусь. Найду для девочки мужа. Не такого, как её бывшее окружение.

Аданэль-младшая, насупившись, подняла глаза от записей.

— Мы будем всех любить одинаково, — пообещала приёмная мать. — Это будет честно.

Кивнув девочке, что пора продолжать писать, Белемир почесал седеющую бороду.

— Самое страшное позади, — задумчиво заговорил он, — пожар полностью потушили, завалы разобрали, осталось только несколько подвалов, где, похоже, найдутся погибшие жильцы. Остальных мёртвых уже похоронили, большинство пострадавших более не нуждаются в помощи лекарей. Сироты пристроены. Как думаешь, жена, смогу я взять власть над нашим народом в свои руки?

— Это будет справедливо, мой супруг, — снова склонила покрытую косынкой голову женщина.

— Я не совершенный человек, — вдруг напрягся книжник, — я не тот, за кем пойдут тысячи, но я ведь лучше, чем Борон или Боромир. Я не пьяница по крайней мере.

— Разумеется.

Разговор мог бы продолжиться, однако вдруг в дверь постучали. Получив позволение войти, в комнате оказался разносчик почты, и перед Белемиром на столе появилось письмо с печатью Барад Эйтель.

— Мама… — прочитав написанное, книжник побледнел, растерянно посмотрел на жену, потом — на приёмную дочь.

В подслеповатых покрасневших глазах мужчины промелькнуло сомнение: понимая, какие последствия будут, если забрать больную мать домой, Белемир невольно задумался о таких вещах, которые никогда бы не сказал вслух. Протянув письмо жене, сын разведчицы внимательно посмотрел на супругу, сделал тяжёлый вдох и хлопнул по столу раскрытой ладонью:

— Это моя мать, Аданэль. Я немедленно выезжаю в Барад Эйтель. Я привезу её домой.

Супруга закивала. Увы, мужу придётся уехать надолго, а это значит, что если Борон откажется от статуса вождя, а Боромира не примет народ, Фирьяр изберут своим лидером кого-то, кто окажется рядом. Возвращения Белемира с безумной родственницей никто ждать не станет, однако