на драконий. Не преуспел, взмыл над островком, зашипел яростно.

— Долго ещё? — выкрикнула Аэ.

— Смотри на него! Смотри!

— Смотрю! Он… он живой!..

Фесс выдохнул.

Темный посох, отполированный его руками, вздрогнул раз и другой, и третий. Короткие болезненные судороги прокатились по некроманту, каждый мускул сокращался и сжимался, так, что Кэр едва не выпустил оружие. Торец посоха погружался в сухую безжизненную твердь, уходил всё глубже; и всё-таки он оставался просто посохом.

— Я больше не могу! — взвизгнула вдруг Аэ. — Жжётся!..

Вторая крылатая бестия пронеслась над самой головой Фесса, мало не достав когтями. Гибельное заклятие смертельной гнили и распада он встретил глефой, стремительным её росчерком и руной разрушения.

Он боялся взглянуть в глаза Аэ. Боялся, что дрогнет, что не решится; но, стоило услыхать вскрик «жжётся!», как последние сомнения отпали.

Взмах. Шипение воздуха, разрезаемого острым искрящимся лезвием. Острие клинка соприкоснулось с шеей девушки чуть пониже уха, рассекло плоть; тёмная кровь ударила фонтаном, полилась на древко посоха, струйки её обнимали тёмное дерево, впитывались, втягивались им.

Колени неотличимого от драконицы Аэсоннэ существа подломились. Хрипя, оно рухнуло, щедро поливая вонзённый посох собственной кровью.

Сухая древесина, пропитанная пóтом, содрогнулась. По гладкой поверхности побежали трещины; вот из одной высунулся тонкий серебристый росточек, затрепетал, задрожал, выпуская один за другим серебристые с жемчужными прожилками листья, так похожие на волосы драконицы Аэсоннэ.

За первым ростком последовали и другие. Они стремительно вытягивались, удлинялись, в свою очередь ветвясь и окутываясь нежной листвой. Серебристое сливалось с зеленоватым, светлым-светлым, как первая трава на проталинах. Посох оборачивался деревцем, поплыл тихий звон незримых колоколец — дерево впитывало силу, вбирал злобу и ненависть, жажду убийства и крови.

Тело убитой застыло. Волосы рассыпались, руки в последнем усилии вцепились в сухую твердь — впрочем, сухой она быть переставала тоже. На ней пробивались стебельки, тонкие стрелки стеблей протискивались меж шершавыми камнями, распускались бутоны, проглянули первые венчики цветов.

Город грехов взревел от ненависти. Над зиккуратами поднялось ешё несколько демонов, вновь засвистела глефа, ударив в чешуйчатую броню твари Хаоса; из раны выплеснулась кипящая огненная кровь, устремилась в бездонную пропасть пламенным водопадом.

Островок с распускающимся деревцем медленно поднимался всё выше, над лиловыми и фиолетовыми строениями, над застывшими слугами Города, над его незримыми хозяевами; в отдалении крылатые воины безуспешно пытались выйти из схватки с мертвяками; зомби с немалой изобретательностью (и невиданной силой) раскачивали своих собратьев, без сантиментов швыряя их навстречу налетавшим всадникам Хаоса.

Некромант стоял над тонким недвижным телом. Серебристые волосы драконицы испачкала кровь, всё ещё толчками выбивавшаяся из раны. Фесс окинул взглядом несколько крылатых бестий — крупных и быстрых, направлявшихся к его островку — и быстро начал чертить фигуру, так, чтобы деревце с прижавшимся к нему телом оказались бы в самой середине.

Он работал стремительно, каждый росчерк ложился так, словно на века, словно на полу в огромном храме, и ложбинки вот-вот заполнит кипящее золото — солнечное золото, смешанное с истинным серебром.

Трава и цветы поднимались всё выше, распустились легкомысленные васильки, пробился клевер, подняла желтое личико первая ромашка. Прогудела пчела, деловито опустилась на венчик, сложила крылья, полезла внутрь, занимаясь от века положенным трудом.

Сердце некроманта билось всё быстрее, чело покрылось пóтом. Он не мог ошибиться, не имел права — или всё погибло.

Крона весело зеленела, лунно-чистый цвет смешивался с прозрачно-изумрудным. По коре поползли трудяги-муравьи. Застрекотал кузнечик.

А Фесс всё чертил и чертил.

Этой фигуры не было ни в одном учебнике некромантии. Как и руны, она рождалась словно сама собой, но — понимал Кэр — здесь и сейчас не происходило абсолютно ничего случайного.

…Двух тварей Хаоса он отбросил. Одну — зацепил вполне серьёзно. Кувыркаясь и оставляя за собой веера разлетающихся кровяных брызг, она рухнула вниз, правда, сумела-таки выровняться, дёргающимся полётом ушла куда-то в фиолетовый сумрак.

Город греха не знал, что делать. Когти бестии оставили четыре глубоких борозды, с корнем выдирая траву, разрывая землю — уже не сухую, бесплодную, но густой живородный чернозём, и шрамы эти стремительно затягивались, словно невидимая рука опытного лекаря сшивала края раны.

— Сейчас… — пробормотал некромант. Его начинал трясти озноб, в глазах темнело — деревце поднималось всё выше и жадно требовало сил. А силы мог дать только он — принять её в себя, преобразовать и подарить тому, что начинало цвести и жить вокруг него.

…Новая атака. На сей раз четыре твари, и каждая со своей стороны. Ещё одна поднырнула под островок, норовя вцепиться снизу, наивно думая, что там не достанет.

…Они впились в края летучего клочка тверди, когти их глубоко погрузились в мягкую и влажную землю.Фесс видел распахнувшиеся пасти, коричневатые клыки, глотки, откуда разило гнильём; деревце задрожало, словно в испуге. Не бойся, маленькая, я не дам тебя в обиду…

Все, кого я вызвал, кого привёл сюда, сыграли свою роль. Последний аккорд — он твой, некромант, и никуда от него не денешься. Ошиблись те, кто считал, что ты в ловушке; ошиблась и та, что думала — она может направлять тебя, потому что люди всегда останутся всего лишь людьми, по сравнению с драконами и их памятью крови.

Но дело сделано.

Четыре уродливых отражения сути истинных драконов, искажённых Хаосом, вечной жаждой воплощения, ринулись на него со всех сторон, пятая тварь, вцепившись всеми конечностями, яростно грызла дно летающего острова.

Сам же он поднимался всё выше, приближаясь к кипящим лиловым тучам. Некромант ощущал бурление дикой силы, Хаос словно разом пытался двигаться в мириаде направлений одновременно.

Ринувшихся на него чудовищ он встретил по старинке, сталью глефы и добрыми чарами ещё времён Долины.

…Лопнул панцирь на одной, словно угодив меж невидимых, но неподъёмно-тяжких жерновов. Острие чиркнуло по горлу второй, из косого разреза брызнула горящая кровь. Третья уже готова была вцепиться в спину, и некромант встретил её выставленным клинком, ударив вслепую.

Трое. Отбить удар четвёртой он уже не успевал.

Собственно, он знал, что не успеет.

Они сшиблись грудь в грудь, когти вспороли ему бок; теперь брызнула уже и его собственная кровь.

От боли всё помутилось, он падал, падал, падал, ощущая, как встало время и как растёт панический и предательский ужас — а что, если он ошибся?..

Его кровь,