простая человеческая кровь, алая, как и положено — растекалась по линиям магической фигуры и тоже начинала светиться: серебристо-зелёным, подобно листве над головой.

Тварь торжествующе взвыла. Пятая, остававшяся под островком, жадно и нетерпеливо рванулась наверх, не в силах удержаться — бестий лишал рассудка запах крови.

Некромант падал, но его уже подхватывали внезапно выросшие, рванувшиеся ему на помощь ветви. Не щадя, вонзались в открытые раны; острые, словно копья, они ударили в глаза и пасть демона, с лёгкостью пронзая чешуйчатый панцирь.

Их нанизало, словно на вертела, притиснуло друг к другу. Сознание разрывалось, однако Фесс не позволил себе лишиться чувств — смотрел, как затухала жизнь в глазах твари Хаоса, как покидала её сила и как ветви серебристого деревца мигом пускали множество корней и корешков, вбирая ненужную бестии плоть.

Бестия издыхала, раны же некроманта закрывались. Ветви осторожно, бережно выскальзывали, дерево, словно опытный целитель, спасало его.

Кровь некроманта кипела в линиях фигуры, а сам он, тяжело стоя на одном колене и ухватившись за ствол, неотрывно смотрел, как шевельнулось мёртвое тело драконицы, как и его начали оплетать неутомимые ветки, обвивать, врастать, растворяя его в себе.

Беззвучный крик взрезал его мысленный слух.

— Держись, — прохрипел он. — Держись, ну, пожалуйста…

То, что представлялось именем Аэсоннэ, исчезло, полностью покрытое листвой, растворилось средь густых зелёных побегов. На миг мелькнули чудовищные формы мантиссы, того самого страшилища, что Фесс сразил в самом конце своей дороги сна. Здесь же, на крохотном скалистом островке словно наступила внезапная весна: пахло свежей травой, молодыми листьями, весной, утром природы; тугой кокон дёрнулся раз и другой, замер, а потом быстро начал распадаться. Побеги желтели и ссыхались, но лишь для того, чтобы преобразиться, зазеленеть вновь.

…Под плотным покровом ничего не было. Ни тела, ни одежды, ни ремней или хотя бы пряжек. Ничего.

— Возвращайся, — проговорил некромант, обращаясь к буйствующим тучам. — Возвращайся, Аэ. Нам есть о чём поговорить.

Островок плыл всё выше и выше, пробивал поспешно расступающиеся облака.

— Возвращайся! — крикнул он уже в полный голос.

Лёгкий толчок. Это разжались воздушные корни, выпуская сухую оболочку твари Хаоса, той самой, пятой, что так и не успела к пиршеству.

За спиной Кэра кто-то негромко кашлянул. Негромко и смущённо.

Аэсоннэ в зелёном платье стояла, обхватив дивное дерево, тонкое, но высокое, раскрывающееся полупрозрачными голубоватыми листами. Оно тоже менялось, подобие того, что увидишь в любом лесу, уходило. По широким листам играли капли звёздной росы, потянуло свежестью.

— Простишь ли ты меня?..

Она прижалась щекой к серебристо-жемчужной коре.

Фесс улыбался. Было больно и боль эта останется с ним надолго, если не навсегда, но сейчас он улыбался.

Им предстояло много работы. Мир изменился, бесповоротно, пусть даже пока ещё об этом и не догадывается. И его, некроманта, долг — сделать так, чтобы здешние обитатели ничего бы не заметили и ни о чём не догадались, только вот дышать бы им стало полегче, да кончилась бы эпидемия неупокоенности.

Но теперь он знал, что с ней делать.

Правда, ему предстояло ещё познакомить Аэсоннэ с Ньес, а это наверняка выйдет потруднее, чем сладить с личем.

Лич… он тоже был нужен.

Там, наверху, ждали дева Этиа и рыцарь Конрад, а ещё — призрак той самой девушки, что должна была сдержать мёртвого колдуна. Её муки закончены.

— Возьми, — вдруг услыхал Фесс.

Аэ нагнула серебристую ветвь дерева, и та послушно отделилась, замерла причудливым посохом — не мёртвой деревяшкой, но живым и дышащим оружием.

Тем более, что снизу вновь поднимались демоны.

Город греха не сдавался. Не сдавались его хозяева. Их не так просто уничтожить, но, самое главное — нужно ли? Ведь если бы не они, не родилось бы и это древо.

Островок продолжал подниматься, лиловая тьма бежала от серебристых лучей. Ещё немного — и пред ними откроются врата. Врата, за которыми — Армере, и черепичные крыши, и медленные реки, и горы, где ждут своего часа разбросанные злые семена Хаоса.

Но всё это будет после.

Аэсоннэ аккуратно качнула ветвь, с широкого листа сорвались сверкающие капельки, полетели вниз — нет, уже не капельки, но семена!

Прощальный их подарок личу и тем, кто стоял за ним.

Драконица смущённо улыбнулась.

Демоны приближались, натружно работая крыльями, и Кэр Лаэда поудобнее перехватил вручённый Аэ посох.

ЭПИЛОГ

— И кто бы объяснил ещё мне, что всё это значило? — Отец Этлау барабанил пальцами по столешнице. — Как, во имя всего святого, я тут очутился?

Они все сидели в той же таверне. Дверь накрепко заперта, хозяин и прислуга предусмотрительно исчезли.

А над столом, над крепкой столешницей, плавало в мягком серебристом сиянии сказочное деревце на зелёном, покрытом свежей травой и цветами, островке. Если приглядеться — увидишь бабочек над разноцветными венчиками, заметишь красногрудую пичужку на ветви.

— Я помню, — продолжал преславный отец-экзекутор, — мы все бились с Ним, со Спасителем… этой лживой сущностью… на Утонувшем Крабе… а потом — р-раз! — и я здесь, и помню, что родился тут, и вырос, и звали меня Виллем, и стал я членом Святой Конгрегации, и верую в Господа…

— И неведомую Супругу Его, — докончила Ньес.

— И в неведомую Супругу Его, — согласился инквизитор. — Виллем — это тоже был я. Я всё помню. Просто вспомнил и другое. Вот ответь мне, сударь некромант — как же это всё так вышло?

Они все смотрели на него, на Кэра Лаэду.

Рыцарь Конрад с девой Этией, что держались за руки, словно дети.

Драконица Кейден в нежно-голубых окутывающих одеяниях.

Загадочная целительница Ньес.

И Аэсоннэ, единственная, что застыла прямо напротив него, скрестив на груди руки.

Мэтр Гольдони лежал сейчас наверху, погружённый в целительный сон.

— Да, некромант, — вступила и Кейден. — Как же это всё так вышло?

— И что случилось после того, как ты нас… выпихнул? — в голосе Ньес по-прежнему сквозила обида.

— Всё хорошо, что хорошо кончается, — негромко уронила Аэ. — Вам дана вторая жизнь, вы разве ещё не поняли?.. Мать Кейден, ты погибла в Эвиале.