Шрифт:
Закладка:
Около пяти все стали расходиться, остались лишь самые выносливые – Бендик, Арвид, Эрлинг, Атле и я, а когда надежда на что-нибудь интересное меня покинула, осушил бокал, встал и, не попрощавшись, вышел, обогнул здание и заглянул во двор, где подергал несколько велосипедов, но все оказались на замках, значит, придется идти пешком, если, конечно, не найдется подходящего велосипеда в следующем дворе.
Нет, не нашлось.
Моросил дождик, а я бродил по переулкам. Перед «Гаражом», пустым и темным, по окнам которого стекали струйки воды, я остановился, глядя на такси, одно за другим выныривающие из туннеля под Хёйденом, раздумывая, что предпринять. Домой мне, ясное дело, не хотелось. Я поплелся было в «Шлактерие», но и они уже закрылись. Я закурил и, прикрывая сигарету от дождя, поднялся к театру. Мне хотелось трахнуться с кем-нибудь, с кем я еще не трахался, с одной из тех двух, что поглядывали на меня. Почему я не воспользовался возможностью, почему я такой тупой? Гунвор все равно не узнала бы, да это и не измена, мне просто хотелось, причем так сильно, что я весь вечер ни о чем другом и думать не мог. Мягкое женское тело, опущенный взгляд, незнакомая грудь, незнакомые ягодицы, она склоняется передо мной, стоит передо мной на четвереньках, а я, да, я засаживаю ей. Вообще-то я лишь этого и хотел, но тут все безнадежно, в этом городе, безжалостно омываемом дождем, где нет людей, разве что редкие темные такси, да еще и в полпятого утра – куда же мне податься?
Есть одна в Нёстете, она, похоже, была когда-то в меня влюблена, наверняка примет меня с распростертыми объятьями.
Я двинулся туда. Волосы липли к голове, куртка и брюки насквозь промокли; я шагал по пустым улицам, где тишину нарушало лишь шлепанье моих ботинок по лужам.
Я подергал дверь. Заперто.
Она жила на втором этаже, я присел, набрал камушков и стал кидать их в три ее окна.
Ноль реакции.
Кричать нельзя – так я перебужу всех соседей.
Я ухватился за дверную раму и подтянулся. На стене были карнизы и щели, на окнах – подоконники, а значит, легко будет вскарабкаться, добраться до ее этажа, постучаться в стекло или, если повезет и окно окажется незапертым, влезть внутрь и устроить ей настоящий сюрприз.
Поднявшись метра на три, я сорвался и соскользнул вниз, к счастью, успел зацепиться и притормозить, поэтому ушибся не сильно, только ссадил колено, в котором неослабно пульсировала боль, пока я карабкался снова. Но снова упал, на этот раз неудачно, на грудь, из которой вышибло весь воздух. Казалось, я тону, вдохнуть не удавалось, а боль сходилась в мозг из тысячи разных точек. Голова горела.
ООООО!!! – вырвалось у меня.
ООООО!!!
ООООО!!!
Я лежал не шевелясь и дышал. Одежда впитывала воду из лужи подо мной. Ноги, и руки, и грудь заледенели. И все же мне пришло в голову, что можно закрыть глаза и поспать прямо тут. Всего секундочку…
В следующий миг меня пронзила боль.
Я привстал на колено и задрал лицо к небу, из которого лил весь этот дождь. Поднялся и медленно поплелся прочь, сперва еле переставляя ноги, но потом разошелся. Зачем-то меня понесло к Клостере, и тут из-за угла вывернула полицейская машина. Она остановилась передо мной, стекло опустилось, и полицейский, выглянув из окна, спросил, чего я тут шатаюсь.
– Из гостей возвращаюсь, – ответил я, – и знаете, там внизу я видел, какой-то парень прямо по фасаду лезет. Не знаю, чего ему надо, но выглядит стремновато.
Они, похоже, сочли меня вполне вменяемым и отстали, более того – поехали проверить то, что я им наплел.
Ха-ха-ха, хохотал я, спускаясь к Торгалменнинген.
Ха-ха-ха.
Ха-ха-ха.
Соваться к Гунвор после всего случившегося не стоило, поэтому я свернул направо и поймал такси. Спустя пять-шесть минут я вышел возле своего дома и уже в подъезде увидел, что дверь в иммигрантскую квартиру опечатана узенькой лентой, привалился к почтовым ящикам, отдохнул немного, поднялся к себе, отпер дверь и остановился.
В шкафчике на кухне что-то шуршало.
Неужто я наконец их увижу?
Следы я замечал и прежде, и мне это надоело, однако самих их не видел; стремительно, по-кошачьи, я метнулся на кухню и распахнул шкафчик. Пусто. Никого.
Вот только пакет с мусором кто-то опять прогрыз, и из него вывалились яичная скорлупа и кофейная гуща.
Наверняка это крысы, больше некому, ведь мыши на такое не способны? Завтра же куплю крысоловку или крысиный яд, думал я, стаскивая одежду, а спустя миг повалился в постель и вырубился.
* * *
Меня разбудил телефон. Это Гунвор, решил я, не стану отвечать, надо сперва что-нибудь придумать, но телефон не умолкал, и в конце концов я снял трубку, сердце колотилось, все тело болело.
– Это Ингве, – услышал я в трубке.
– Привет.
– Говорят, ты вчера буйствовал по пьяни.
– Говорят? Это кто, интересно, такое говорит?
– Бендик. Они наблюдали за тобой из окна. Ты побежал во двор и стал дергать велосипеды. Потом выскочил и побежал в следующий двор. Бендик так и сказал – брат у тебя чокнутый. Ты как вообще? Что еще натворил?
– Ничего. Все в порядке, я сразу пошел домой. Но мне что-то не по себе.
– Тебе нельзя напиваться. В том-то и беда. Нельзя, и точка. Ты пить не умеешь.
– Это верно.
– Ладно, не буду тебя жизни учить. Решать все равно тебе.
– Да, это уж точно.
– Хочешь, приходи к нам? У нас больше никого нет. Посмотрим телевизор, например?
– Да нет, мне работать надо. Семестр-то короткий.
– Ну ладно. Давай, до скорого.
– Да, давай. Пока.
– Пока.
* * *
Обычно страх от того, что я спьяну наворотил, исчезал через сутки, а после особенно диких выходок – спустя двое или трое. Но проходил всегда. Я не понимал, откуда он берется, почему стыд и страх такие огромные, с каждым разом все больше и больше, ведь я никого не убил и не покалечил. И не изменил Гунвор. Да, желание такое испытывал и, чтобы добиться своего, наделал всяких глупостей, но ничего не произошло, – подумаешь, на стенку залез,
