«Именно так, – сказал Годаю, четвертый сын. – Мы не знаем, что может произойти. Некоторые наверняка скажут, что покончить с собой без разрешения господина – не то же самое, что покончить с собой с его согласия».

«Это очевидно, – сказал Итидаю, третий сын, глядя прямо на Гонбэ. – Но что бы ни случилось, давайте иметь дело с недоброжелателями не поодиночке, а все вместе».

«Так и будет», – сказал Гонбэ, все еще очень напряженно. Он всегда думал о благе братьев, но был из тех, кто с трудом выражает свои мысли. Кроме того, он предпочитал думать и действовать сам и редко советовался с другими. Вот почему Ягобэ и Итидаю связали его обещанием.

«Если бы недоброжелатели знали, что вы, мои старшие братья, вместе, они бы не осмелились плохо говорить о нашем отце», – сказал Ситинодзё, младший сын, еще носивший челку. Его голос, тонкий, как у девочки, прозвучал столь убедительно, что для всех присутствующих он оказался лучом света, прорезающим мглу впереди.

Гонбэ поднялся и произнес: «Теперь я иду к матери сказать ей, чтобы она попросила женщин позаботиться о нашем отце».

Церемонии в честь господина первой ступени старшего четвертого ранга и губернатора Хиго Мицухиса закончились. Среди вассалов были заново распределены земли, а также жалования и обязанности. Все наследники восемнадцати самураев, покончивших с собой с согласия Тадатоси, получили должности отцов. Это касалось всех наследников без исключения. Вдовам и престарелым родителям самураев было назначено содержание, некоторые получили новые дома и усадьбы, и ремонт также проводился за счет властей. Покойный господин благоволил всем восемнадцати самураям, и потому позволил им последовать за собой. Некоторые завидовали им, но не ревновали.

К наследникам же Абэ Яитиэмона отнеслись совсем по-другому. Старшему сыну Гонбэ не позволили унаследовать должность отца. Земли Яитиэмона в 1500 коку были распределены между всеми пятью братьями. Семья сохранила свои земли, но статус Гонбэ, унаследовавшего главный дом, существенно понизился. Нет надобности говорить, что Гонбэ почувствовал изменение своего положения. Его братья также вряд ли могли быть довольны. Владения каждого из них увеличились, но если раньше они чувствовали себя под защитой главного дома в 1000 с лишним коку, как под огромным деревом, то теперь они больше походили на молодые деревца, каждое из которых глядит на соседнее и пытается увидеть, которое выше. В итоге они знали, что должны бы быть благодарны, но на деле ощущали себя обманутыми.

Власти не склонны искать виноватых, пока все идет своим чередом. В то время пост генерал-инспектора[231] занимал Хаяси Гэки. Он пользовался расположением сёгуна и был очень близок к нему. Он был достаточно умен в небольших делах и вполне справлялся со своими обязанностями помощника наследника Мицухиса. Однако ему явно не хватало проницательности, чтобы видеть полную картину событий: он неизменно увязал в деталях. Так, он решил, что поступок Абэ Яитиэмона, покончившего с собой без согласия господина, следует отделить от самоубийства восемнадцати самураев, погибших в соответствии с «буквой закона». Он рекомендовал разделить владения семьи Абэ. Опыт управления у Мицухиса, позднее мудрого даймё, был еще небольшим. Он не принял во внимание дело Яитиэмона и его наследника Гонбэ, ибо просто не знал их. Он учел рекомендации Гэки только потому, что, согласно им, должны были увеличиться земли Итидаю, которого он знал и держал рядом с собой.

Когда восемнадцать самураев последовали за своим господином, многие вассалы клана стали презирать Яитиэмона за то, что он не поступил точно так же, ибо он был близок Тадатоси. Но несколько дней спустя Яитиэмон с достоинством ушел из жизни. Однако, несмотря на это, от однажды выраженного презрения трудно избавиться: никто не восхвалял Яитиэмона. Если бы власти позволили семье Абэ похоронить Яитиэмона рядом с усыпальницей Тадатоси, вместо того чтобы отделять его от остальных восемнадцати самураев, они бы сделали шаг вперед и отнеслись к семье Абэ точно так же, как и к другим семьям. Тогда семья Абэ осталась бы в почете и всеми силами старалась бы доказать свою преданность. Однако, поставив семью Абэ ниже прочих, власти как бы узаконили презрение к ней со стороны вассалов клана. Сыновья Яитиэмона постепенно отдалялись от сослуживцев, и их недовольство росло день ото дня.

Наступил семнадцатый день третьего месяца девятнадцатого года Канъэй, первая годовщина смерти бывшего господина. Храм Мёгэ еще не был построен рядом с усыпальницей, но в Зале Коё-ин находилась мемориальная табличка Тадатоси с его буддийским именем Мёгэ-ин-дэн, а настоятелем в нем служил монах по имени Кёсюдза. За несколько дней до годовщины из храма Дайтоку, что в Мурасакино, Киото, прибыл настоятель Тэнъю. В честь первой годовщины должны были пройти пышные церемонии: целый месяц в замке Кумамото шли приготовления.

Наконец означенный день настал. Было тепло и ясно, рядом с усыпальницей пышно цвели вишни. Вокруг Коё-ин поставили ширму. Ее охраняли воины. Мицухиса вошел в зал и лично зажег свет сначала перед поминальной табличкой покойного отца, а затем перед табличками каждого из девятнадцати человек. Потом были допущены родственники. Им подарили церемониальные одежды с гербом клана Хосокава: нагакамисимо для тех, кто имел ранг всадника и выше, и хангамисимо для тех, кто имел ранг пехотинца. Низшие же рангом получили денежные подарки за службу покойному господину.

Церемония прошла спокойно, за исключением одного странного случая. Когда Абэ Гонбэ подошел к мемориальной табличке Тадатоси, он тоже зажег свечу, но, завершив поклонение, вдруг достал кинжал, отрезал пучок волос у себя на макушке и положил их перед табличкой. Ошеломленные таким необычным поведением Абэ, самураи, присутствовавшие на церемонии, поначалу не знали, что делать. Лишь потом, когда Гонбэ со спокойным достоинством отошел на несколько шагов, один из них пришел в себя и подбежал к Гонбэ с криком: «Господин Абэ, подождите!» К нему присоединились еще двое. Они отвели Гонбэ в другую комнату.

Гонбэ объяснил: «Вы, должно быть, подумали, что я сошел с ума, но это не так. Мой отец Яитиэмон безупречно служил всю свою жизнь. Вот почему он удостоился чести быть помещенным в ряду других знатных людей, хотя он покончил с собой без разрешения нашего господина. Его заслуги позволили мне, всего лишь его родственнику, зажечь свечу перед табличкой нашего покойного господина впереди многих других людей. Тем не менее власти считают, что я не способен служить клану так же хорошо, как мой отец. Они разделили земли моего отца и распределили их между братьями. Мое существование стало бессмысленным