Вскоре Строгановы уехали; дом точно сразу опустел и погас; и все мы разошлись по своим комнатам, не имея сил вынести будничные слова и мысли, стараясь сохранить в себе тот мир высших чувств и сил, в который перенесли нас звуки Анны.

Глава XX

Приезд Ананды и еще раз музыка

Против обыкновения, эту ночь я спал плохо; беспокойно просыпался много раз, и все мне казалось, что я слышу какие-то голоса в комнате И. Но я не отдавал себе отчет, чьи это голоса; я дремал, и все путалось в моих представлениях. То мне казалось, что музыка Анны прерывается воем бури на море; то мне чудился грохот поезда, когда мы вышли с Флорентийцем на площадку и я с ужасом думал, что мы будем прыгать с него на всем ходу; то мнилось, меня нежно ласкает рука матери, которой я никогда не знал…

Внезапно я проснулся от звука открывшейся из комнаты И. двери, и появился капитан, пожимавший И. руку. Я понял, что слышанные мною голоса были явью, а не бредом и что оба моих друга совсем не спали, а проговорили всю ночь.

Лица капитана я не видел; а И. был очень серьезен, светел и спокоен.

Печать непоколебимой воли и верности принятому однажды решению была на нем; я много раз уже видел у него это выражение и хорошо его знал. Как всегда, бессонная ночь не оставила на нем никаких признаков утомления.

Я привстал, и как раз в эту минуту капитан осторожно закрыл дверь и повернулся ко мне лицом. Я чуть не вскрикнул, так он был бледен. Лоб его был в складках, глаза ввалились и выражение такой скорби застыло в них, как будто он только что похоронил кого-то самого любимого. Он казался старым.

Я вспомнил, как я сидел после разлуки с братом у камина в его комнате в К., чувствуя себя убитым и одиноким. Я не знал, что и кого потерял сейчас капитан; но все мое сердце повернулось к нему; я протянул к нему руки, едва сдерживая набегавшие слезы любви и сострадания.

Увидев, что я не сплю, он подошел, присел на мой диван и крепко пожал протянутые ему руки.

– Раз ты не спишь, мой друг, одевайся и выйди со мной позавтракать. У меня к тебе будет большая просьба, – сказал он, вставая, и, не глядя на меня, вышел из комнаты.

Я быстро оделся, постарался собрать все свои силы и внимание и пошел к капитану.

Он уже переоделся в свой белый форменный китель и, освеженный душем, казался мне менее постаревшим и желтым.

Верзила подал нам кофе и горячие булочки с орехами и положил перед капитаном газеты и почту. Мы остались вдвоем, сидя перед дымящимися чашками, каждый думая свою думу.

Я все не мог понять, зачем должен столько страдать человек. Капитан – неделю назад образец энергии и счастья – сейчас в глубокой печали и тоске, которые точно прибавили ему десяток лет за одну ночь. Почему? Зачем? Кому это надо? Разве это называется легче и проще идти свой день?

– Левушка, – прервал мои мысли капитан. – Вот в этом футляре – кольцо на салфетку. Оно предназначалось мною для другой цели, для других уст и рук.

Но… то был «я» вчерашнего дня. Сегодня тот «я» умер. А тот, который хочет возродиться из пепла, – причем я вовсе не утверждаю, что он действительно возродится, – просит тебя: вложи в кольцо салфетку и положи его возле торта, который ты заказал для Ананды. Но только не говори, от кого оно. Если спросят, ответь, что знаешь, но сказать не можешь. Теперь я побегу, друзья.

Дел масса. И. обещал, что вечером, после обеда, ты приведешь меня к Ананде.

Я взял футляр с кольцом, простился с капитаном и, не притронувшись к еде, как и он, вернулся к себе. Я сел на стул, держа футляр в руках, и, несомненно, впал бы в свое ловиворонное состояние, если бы голос И. не привел меня в себя.

– Левушка, верзила жалуется, что ты ничего не ел. Это действительно достаточно серьезно, – улыбнулся он, – ведь ты во всех случаях жизни не теряешь способности поесть. Что это у тебя в руках?

– Это, Лоллион, чужая тайна, и я не могу вам ее открыть. Но чтобы не иметь от вас целой серии тайн, я расскажу вам о своих тайнах. И не знаю, что бы я дал, чтобы не держать вот этого предмета в руках, – поднимая футляр, сказал я. – Целая перевернутая жизнь – чудится мне – заключена в этой вещи, которой я не видел, хотя и знаю, что это, – чуть не плача, говорил я И.

– Хорошо, друг. Пойдем в город; но сначала к княгине, – возьми аптечку. Потом зайдем к Жанне. Сегодня праздник, магазин закрыт; она просила нас прийти к ней завтракать. Мне придется там тебя покинуть и возложить на тебя трудную и скучную задачу: привести Жанну в равновесие. Она подпала под влияние старой Строгановой, и это может окончиться для нее очень печально. Ты больше других можешь помочь ей, как и капитану, своей непосредственной любящей душой.

Я тяжело вздохнул, спрятал футляр с кольцом, взял медикаменты и пошел за И. к княгине.

– Ты вздыхаешь и печалишься, потому что тебе тяжела ноша, которую я взвалил тебе на плечи? – спросил И.

– Ах, Лоллион. Если бы я должен был умереть сию минуту за вас, – я бы и испугаться не успел, как был бы уже мертв. Но с Жанной и особенно с капитаном – я бессилен и беспомощен, – проговорил я, с трудом побеждая слезы. – Но ноша ваша мне не тяжела, а радостна.

И. не мог ничего ответить, так как навстречу нам шел сияющий князь. Лицо его говорило о таком счастье, что – после скорбного лица капитана, обуреваемый разладом в собственной душе, – я даже остолбенел. Что должно было случиться с ним, чтобы он мог так светиться?

– После вчерашней музыки, доктор И., я никак не могу спуститься на землю. Я провел ночь в саду и только к утру пришел в себя. Я теперь понял, как должен направить дальше свою жизнь. Совсем недавно я считал ее загубленной, себя – потерянным, всего боялся. А теперь я обрел в себе полное равновесие; весь мой страх пропал. Если бы у княгини было пять сыновей – и все злые барбосы – и тогда бы я не мог уже бояться, так как самое понятие страха улетучилось из меня сегодня ночью, думаю, навсегда. Если бы вы спросили, как это случилось, я не смог бы вам точно ответить.

Но что во время музыки я видел вас светящимся,