Погребинский, меча глазами гром и молнии, от осознания своего бессилия, молча истекал потом из-под кубанки.

Ефим, кого-то ища глазами в толпе:

— Я и другие комсомольцы Ульяновска и Нижнего Новгорода, давно знаем товарища Свешникова как честного и преданного делу партии и Советской Власти комсомольца! Думаю, коммунисты Ульяновска тоже того же мнения.

В ответ, из толпы выкрикнули было:

— Так он же — из попов…

Короткий водоворот человеческих тел и, крик — как в выгребной яме захлебнулся, лишь слышно как кого-то бьют ногами, а взамен голосом бывшего военкома Взнуздаева:

— Волостная партийная организация ручается за члена ВКП(б) товарища Свешникова!

Местный глава ГубГПУ, которого я «шапочно» знал по «Делу Сапрыкина», переводил взгляд с одного выступающего на другого, пока не уставился пристально на переносицу Жданова. Тот, почувствовав это, не спеша, обдумывая каждое слово:

— С арестом придётся несколько повременить, товарищ Погребинский. Я считаю и уверен — товарищи меня поддержат, что надо дать шанс тов… Товарищу Свешникову, искупить свою вину перед Советской Властью и трудовым народом. Если такова имеется, конечно.

После паузы, он:

— А следствию за это время, придётся хорошенько поработать — поискав дополнительные доказательства его вины или напротив — невиновности…

Сунув под нос газету со статьёй «Смерть председателя», резко:

— … Заодно и с этим делом разберитесь!

Тот, возмущённо:

— Да он же подастся в бега!

Со всем презрением бросаю в его сторону:

— Не дождётесь, Погребинский! Я от белополяков и бандитов не бегал, не побегу и от Вас.

При последующей гробовой тишине, вынырнувший откуда-то Кац негромко предложил компромисс:

— Оформим подписку о невыезде и, пусть себе пока строит — не покидая пределы города.

Первый секретарь кивнул:

— Пусть будет так.

Сошедши с трибуны, с очень заметным даже невооружённым глазом вожделением, направился к своей красной «итальянке» — возле которой крутился поджидающий его шофёр и, вскоре укатил «с ветерком».

* * *

За окном служебного кабинета товарища Каца в Управлении губернского отдела НКВД, вечерело и было несколько шумновато. Подойдя к нему, хозяин отодвинув шторы, озадаченно глянул на улицу и недовольно прошипел:

— Без демонстрации нельзя было обойтись?

Ногу на ногу закинув, чувствуя себя хозяином положения, отвечаю:

— А вы с Погребинским издайте указ — запрещающий в СССР демонстрации, митинги и дискуссии. Аль, слабо?

Эти права, как и право на забастовку, были записаны в ещё досталинской Конституции. Другое дело, что кроме правящей и направляющей ВКП(б) — организовывать все эти мероприятия в стране было некому.

А здесь всё стихийно, само собой получилось: люди провожали меня до Управления, а теперь ожидали моего выхода — начиная бузить. Я этого контролировать не мог при всём своём желании.

Вздыхает:

— Умный ты больно — оттого и все твои настоящие и будущие беды.

— Ээээ… Да, Вы никак меня уже похоронили, Абрам Израилевич? А не рано, ли? Ведь кажись, уже разок отпевали — а я вот, где!

Не отвечая, Кац сел за стол и достав какой-то бланк с печатью, принялся его заполнять. Сунув мне под нос постановление об ограничении права на передвижение, дождавшись когда я ознакомился и расписался, он продолжил:

— Ты хоть понимаешь, что сейчас он(!) начнёт «суетиться»? Что ты эту неделю под подпиской не проходишь? А если окажешься в «допре» — тебе крышка?

— А если я «встану на лыжи»?

Прикусывает губу:

— Тогда, крышка мне…

Я вполне отдаю себе отчёт, что после моего сегодняшнего хода — последует контр-ход от Погребинского. И вполне возможно, это будет как во второй по популярности настольной игре:

Шах и мат!

Первой, напомню — в «новой реальности» является моя «Мировая революция», на которой просто сказочно обогатились ульяновские кустари.

Интересуюсь, на всякий случай:

— А ты, вообще-то, Абрам Израилевич, за кого: за меня — или за этого…?

Прячет глаза и молчит.

Ну, что ж… Будем считать, что товарищ Кац за того, кто побеждает. Поэтому решение приходит само собой: кто нам мешает — тот нам и поможет.

Не просто по наитию — но и тщательно анализируя кое-какие имеющиеся факты, я сразу понял: Кац — был завербован Погребинском, при первом же посещении последним Ульяновска.

Обвинять Каца в предательстве нельзя: он мне не друг, не родственник и даже не единомышленник — чтоб предать. За ним водится вполне конкретный «бзик» — мечтает забраться куда повыше по служебной лестнице, вот он и воспользовался шанцем — предоставленным ему Погребинским.

Какие претензии?

Обижаться на него и бычиться — глупо и непродуктивно. Более умным будет, по примеру Погребинского использовать эту его слабость в своих бескорыстных интересах.

Скептически-насмешливо на него глядучи:

— Заместитель Погребинского, это конечно — неимоверная круть… Но об этом ли ты мечтал с семнадцатого года, сидя в нашей дыре, Абрам Израилевич?

Тот, поднимает на меня умный, всё понимающий взгляд:

— Ты хочешь предложить мне нечто большее?

Слегка приподнявшись, полушёпотом спрашиваю:

— Газеты читаешь?

— Ну, допустим… Читаю!

— Знаешь, что в мире и стране творится и, понимаешь — чем это всё может закончиться?

Настороженно:

— Могу только догадываться.

— Ты «можешь догадываться», а я точно знаю — в Москве кое с кем общался: вот-вот в ОГПУ начнутся большие чистки — которые затронут и Погребинского… Это я ему железно обещаю!

Вижу — заглатывает наживку, и:

— Ты, Абрам Израилевич — можешь просто сидеть на попе ровно и, тогда тебе возможно достанется кресло — из-под его забронзовейшей как бюст Маркса, жоппы…

Откидываюсь на спинку стула и прямым текстом:

— … А можешь раскрыть контрреволюционный заговор возглавляемый Погребинским и, тогда (при известной удаче и собственной ловкости, конечно) — ты переедешь в кабинет на Лубянке.

Вижу полное обалдевание и, продолжаю максимально «грузить»:

— Другой вариант: я прямо отсюда иду в Губернское управление ГПУ и, тогда — контрреволюционный заговор раскрывают там. Ну тогда извини, Абрам Израилевич: как выдвиженцу Погребинского — место твоё будет тоже на Лубянке… Но вот только, уже не в кабинете за столом — а в подвальной камере. А там, уж как договоришься: на нарах у окна — или под нарами возле параши.

Исходя парами от бурления в нём кипящих говн:

— Угрожаешь?

Вытаращив на хозяина невинно-наивные глазки:

— «Угрожаю»⁈ Да, упаси меня Маркс — предупреждаю и предлагаю.

Товарищ Кац, трясущимися руками сломав две папиросы и изведя полкоробка спичек, наконец закурил. Потом после первой же затяжки,