Шрифт:
Закладка:
— Денис, хватит, — рявкнула я, вконец выведенная из себя.
— А то, что? Снова натравишь на меня своего цербера, м-м? — в момент успокоился парень и посмотрел на меня, словно на конченую пакость. — Так мне насрать! Абсолютно, чёрт тебя дери! Беги, жалуйся, моя дорогая. Только сначала заверни к своему бывшему дому и послушай, о чём народ говорит. Там для тебя будет много интересной информации.
— Всего хорошего, Денис. Не буду врать, что была рада нашей встрече и прощай, — отмахнулась от парня, как от назойливой мухи, и тут же села за руль, выруливая с заправки, но всё ещё слыша позади себя ненормальный, визгливый и истеричный смех бывшего жениха.
Вот только выкинуть из головы его слова всё никак не получалось. Они звенели нескладным роем и требовали, чтобы их сложили в удобоваримое предложение. И их гул с каждой минутой становился всё громче и громче, пока вовсе не оглушил меня. Свернула в дорожный карман, стараясь успокоиться и дышать размеренно. Прийти в себя наконец.
Но не выходило. Ни капельки.
Я не могла даже мысли допустить, что в словах Дениса было зерно истины, но в то же время не могла игнорировать его решительную уверенность, в том, что он говорил. И тот факт, что Шахов действительно умел давить и играть грязно.
Запугать. Манипулировать. Шантажировать. Угрожать. Чёрт с ним — может быть избить. Но…
Нет! Я не могу даже мысленно произнести эти уродливые подозрения, пока у меня не будет хотя бы одного исчерпывающего доказательства против Данила.
Но проверить глупые домыслы и грязные наговоры Шибаева я была обязана. Именно потому я тут же забила в навигаторе адрес своего сгоревшего дома и притопила в его сторону, нервно кусая губы и гоня от себя страшное «а что, если?».
И только на месте, когда я вышла из машины, у калитки своего сгоревшего жилища, я поняла тщетность совершенного поступка. Ну, приехала я сюда, а дальше-то что?
— Дважды тупица, — пробормотала я и только уже собралась убраться отсюда максимально быстро, как вдруг услышала позади себя тихий окрик.
— Лерочка, это ты, девочка?
Лера
Тут же оглянулась. У ограды, поправляя на голове, видавший лучшие времена, цветастый платок, стояла моя соседка — сухонькая и сгорбившаяся старушка, которой я частенько, пока жила здесь, помогала по хозяйству, да бегала в магазин за продуктами.
— Я, баб Зин, — кивнула и тут же направилась к ней. Бабулька же опасливо заозиралась по сторонам, а потом махнула мне, давая понять, чтобы я зашла в её дом.
Что я тут же и сделала, точно так же, как и она, оглядываясь по сторонам. Никого. Только два облезлых, но закормленных до безобразия дворовых кота дремлют на теплотрассе.
— Чай будешь? — без приветствия спросила старая женщина, стоило мне только зайти внутрь, и я тут же на автопилоте кивнула, замечая между делом, что в помещении слишком сильно пахнет медикаментами, а герани на подоконниках совсем зачахли.
— Спасибо, не откажусь.
— Садись тогда, — указали мне на один из двух стоящих у стола табуретов, — я пирожки с утра напекла с повидлом.
И я села, а потом даже сделала глоток из кружки горячего напитка и разок откусила по-настоящему вкусную домашнюю выпечку, но тут же отложила её в сторону, не в силах откладывать цель своего визита. Нервно прокашлялась и, стиснув кружку с чаем в руках, произнесла:
— Баб Зин, я вот что приехала…
И замолчала, боясь услышать то, о чём мне говорил Денис. Как жить, если весь этот бред сумасшедшего окажется правдой?
Глаза в глаза, и я отчаянно тискаю подол собственного платья, с мольбой поглядывая на старушку. А та вдруг вздохнула тяжко, да, кряхтя, встала на ноги, уходя куда-то вглубь дома. Но через минуты три вернулась, а затем кинула на стол передо мной несколько пачек с крупными купюрами в банковских упаковках.
— Что это, баб Зин? — недоумённо моргнула я.
— Затычка, — проговорила она с изрядной долей брезгливости.
— Я не понимаю.
Но я лукавила. Мои мозги уже успешно свели концы с концами, довольствуясь всего лишь одним словом и являя мне первые уродливые картинки минувшего прошлого. И того, что сотворил со мной Шахов.
И бабушка Зина только подтвердила эти страшные догадки.
— Да что тут понимать, милая? Деньгами этими рот мой попытались заткнуть два бугая, которые пришли ко мне уже на следующее утро после того, как сгорела твоя хата.
— Но…, — сердце в груди от её слов жалобно пискнуло и, кажется, сразу сдохло. А спину обдало ледяным потом — и это был он, страх в чистом виде.
— Помолчи пока, — тут же заткнула меня старушка, — и послушай, коль пришла.
Кивнула, а затем зажала рот ладонью, уже зная наперёд, что услышу в стенах этого дома.
Правду.
Горькую. Уродливую. Жестокую.
— Я в тот вечер как раз вот тут, за столом сидела. Свет не зажигала, в себя ушла. Грустила. Плакала. Почта пришла, а от сына моего, Василия, снова ничего. Стемнело так уже прилично, а тут вижу, в окне мелькнуло. Ну, думаю, Лерка, соседка моя, домой вернулась. Присмотрелась — ан нет. Бугаина какая-то по двору у тебя шастает с пакетом в руках, по сторонам озирается, прищурившись недобро. К двери подошёл, ключ достал с наличника и вошёл внутрь. А через минут пять вышел и снова дверь запер, держа в руках что-то маленькое и пушистое.
— Кота моего, — прошептала я почти беззвучно, но бабушка Зина меня не услышала, продолжая свой жуткий, но правдивый рассказ.
— Я сразу на выход кинулась. Через сени гляжу — парень этот в машину сел, что тут последнее время дежурила постоянно. А ещё спустя минут пять у тебя в доме уже всё горело и полыхало.
В груди забабахало раненое сердце, и картинка перед глазами расплылась, подёрнутая солёной влагой. Обида, горечь и непонимание стальным, раскалённым обручем стиснули грудную клетку, не позволяя ни выдохнуть, ни вздохнуть.
Я ведь верила ему! Верила, чёрт возьми, свято веря в то, что Шахов – моя путеводная звезда. Ангел с белоснежными крыльями, что сошёл ради меня с небес и вытащил из грязи, даруя лучшую жизнь.
А теперь пазл сложился.
— Боже, — зло вытерла я слезу со щеки, и вся задрожала от осознания того, как именно
