Холмик здесь слегка опускался, поэтому фундамент был выше, чем в других местах: метра два с лишним отделяло два окна нижнего этажа от земли, и достать до них рукой, стоя внизу, не представлялось возможным. От угла дома к оранжерее, в которой оборудовали серпентарий, тянулась выложенная плиткой дорожка длиной в двадцать пять метров.

– В конце концов, – прошептал Лионель, – та версия, о которой мы говорили, самая правдоподобная. Чем внимательнее всматриваюсь, тем больше убеждаюсь в этом. Сами посудите, Обри: змея покинула свою клетку и, высунувшись из оранжереи, заметила светящееся «сердечко». Она приблизилась к нему и поползла по плющу. Одно не укладывается в голове: почему Жильберту не насторожил шелест листьев?

– Господин граф, – аккуратно вставил Обри, – в сельской местности тишина состоит из множества звуков.

– Нет, погодите. Змея двигалась по листьям до «сердечка». Как можно ничего не услышать? Обратите внимание: окно туалетной комнаты – не более чем в четырех метрах от окна спальни тети Жанны. Значит, мама и кузина находились совсем близко от того места, где должна была проползти гадюка. Маман отчетливо помнит, что отворила в туалетной комнате и спальне тетушки одну створку и оставила ее за закрытой ставней – в тот день было очень жарко. Так вот, тринадцатилетняя девочка с тонким слухом, взбудораженная, нервная, внимавшая малейшему шороху в комнате больной, непременно уловила бы шуршание. Я не исключаю, что змея проникла в спальню через «сердечко», но сомневаюсь в том, что она добралась до отверстия по увитой плющом стене.

– Вы клоните к тому, что ее кто-то просунул?

– Уж и не знаю. Но вообще такое случается – я когда-то читал рассказ с подобным сюжетом.

– Если ее просунули, то тоже в абсолютной тишине.

– Вот именно! Получается, что втолкнувший змею в отверстие человек произвел еще меньше шума, чем если бы тварь сама проползла по плющу. Все это чрезвычайно маловероятно, если учесть высоту «сердечек» над поверхностью земли.

– И не говорите! – с кривой ухмылкой согласился Обри.

Они прошли немного вперед и обернулись, чтобы осмотреть угол дома издали. Через открытые окна они, помимо комнаты госпожи Лаваль, увидели бильярдную, гостиную, столовую и курительную, – впрочем, эти четыре помещения не представляли для них никакого интереса. Слева, со стороны западного крыла, располагались, одно за другим, второе окно спальни мадам Жанны, окно туалетной комнаты, а также окна спальни Жильберты и умывальной комнаты, замыкавшей ряд помещений бокового корпуса, почти упиравшегося в ворота.

– Постойте-ка, – спохватился Лионель. – Кто занимал комнату на втором этаже над спальней тети?

– Господин Ги Лаваль. Он спал там со времени своего возвращения – из-за болезни мадам: обычно они не имели привычки занимать разные комнаты.

Лионель задумался, припоминая черты характера своего дяди, отсутствовавшего по шесть месяцев в году. Однако Лаваль нежно любил свою очаровательную супругу, ни у кого никогда на этот счет не возникало и тени сомнения. Вместе с тем дядя не мыслил себе жизни без приключений, мечтаний и исследований, часто впадал в рассеянность, иногда по причине своей эксцентричности закатывал сцены. Он обожал рисковать, проявлять бесстрашие, ему нравилось злить змею – словом, дяде Ги в какой-то мере было присуще легкомыслие. Вдруг он допустил неосторожность? Но какую? И как она привела к тому, что змея очутилась в комнате нижнего этажа? Нет, сказал себе Лионель, это бессмыслица, особенно если вспомнить глубокое отчаяние Лаваля после смерти жены. Притворялся? Зачем тогда покончил с собой? Ведь он именно с этой целью – чтобы умереть – и вступил в схватку с дикарями в Центральной Африке.

– Скажите, Обри, а мсье Ги Лаваль…

– Да, господин граф?

– Нет-нет… Забудьте.

Лионель не стал ворошить прошлое. Натравить Обри на Жана Марея – это одно, но злоумышлять против дяди – совсем другое. Граф де Праз глубоко уважал свой аристократический род. Кто знает, до чего докопаешься, начни рыть в этом направлении? Мало ли что скрывается в недрах самых респектабельных семей? В конце концов, если окажется, что Марей не совершал преступления, какая ему, Лионелю, разница, почему погибла тетя Жанна?

Вернувшись в замок, они прошли в комнату покойной хозяйки из огибающей главный двор галереи, куда выходили двери всех помещений нижнего этажа. Галерея имела два прямых угла и состояла из трех частей: центральной и двух боковых – западной и восточной. Дверь спальни мадам Лаваль являлась последней в том конце центральной части, который примыкал к восточной.

Левая от входа стена отделяла спальню от бильярдной. Центр стены занимал камин; по обе его стороны высились шкафы, в которых не было никаких щелей. Металлический экран, как и в ту трагическую ночь, плотно закрывал камин и препятствовал вторжению или бегству постороннего. Справа, из восточного окна, виднелась оранжерея; впереди, из южного, – парк.

План юго-восточного крыла замка Люверси

A – главный двор

B – галерея

C – комната Жильберты

D – туалетная комната

E – комната мадам Лаваль

F – бильярдная

L – столик

K – бильярд

J – окно, выходящее на оранжерею

I – кровать мадам Лаваль

H – раскладушка

G – гостиная

Посреди просторной спальни изголовьем к стене туалетной комнаты, находившейся в западном крыле, стояла белая лакированная кровать без балдахина; у стены висела нежно-голубая шелковая портьера на кольцах, ниспадающая с золоченой перекладины и доходившая до пола.

Рядом с этой кроватью, с восточной стороны, составляя пару той двери, что вела в галерею, располагалась дверь туалетной комнаты.

Лионель тщательно осмотрел запор на двери в галерею. Граф помнил, что его больная тетушка, не вставая с постели, отодвигала щеколду прутиком и впускала горничную Мари, когда та стучала. Прутик лежал на прикроватном столике. Лионель взял его и попробовал воспроизвести действия мадам Лаваль – засов издал сухой треск.

Граф послал Обри к автомобилю за масленкой и аккуратно смазал задвижку. Но треск не исчез, значит раздавался и раньше – находясь в туалетной комнате, не услышать его было просто невозможно. Если ни Жильберта, не спавшая всю ночь, ни графиня с ее чутким сном его не уловили, следовательно мадам Лаваль ночью не открывала дверь – по крайней мере, при помощи прутика, – и даже утром эта дверь была заперта, что и подтвердили мадам де Праз и ее племянница.

Итак, через дверь змея не проникла бы в помещение; единственными отверстиями, в которые она могла заползти, являлись два «сердечка» в ставнях. Но как она выбралась назад? Если бы мадам Лаваль, не прибегая к