дань, а митрополиту – судную пошлину, ставить владык в Москве, не иметь сношений с Казимиром и не принимать к себе врагов великого князя. Со своей стороны государь дал слово забыть прошедшее, простил всех злоумышленников, в том числе и Марфу Борецкую с сыновьями, и не прикоснулся к вольности новгородской.

Феофил был посвящен в Москве и отпущен с честью. Но умеренность самодержца не отрезвила людей, привыкших к своеволию; несогласия новгородцев с наместниками великокняжескими продолжались, недовольные являлись в Москву требовать суда. Наконец некоторые из знати новгородской устроили дела так, что двое чиновников веча прибыли в Москву с признанием Иоанна государем Великого Новгорода. Державный собиратель земли Русской был убежден, что настало время водворить единовластие, и если при первом походе не покорил Новгорода, то единственно потому, что надеялся изменить порядок дел мало-помалу, не прибегая к мерам насилия. Теперь он спешил воспользоваться данным ему поводом и потребовал, чтобы новгородцы отказались от всех древних прав своих, уже отживших свой век и несогласных с новым положением государства Московского. Буйный народ взволновался, избил многих, которых считал сторонниками Москвы, и отважился снова вступить в сношения с Казимиром. Иоанн снова вооружился, пошел с многочисленной ратью на Новгород и окончательно покорил его (в конце 1477 года).

Ударил последний час новгородской вольности! Иоанн принял присягу от новых подданных, уничтожил вече, перевез в Москву вечевой колокол, казнил начальников мятежа и отправил в ссылку Марфу Борецкую.

В числе виновных пострадал один невинный: архиепископ Феофил, принужденный по званию владыки принять участие в договоре с Литвой, должен был отказаться грамотой от управления епархией и был заточен в Московском Чудовом монастыре, где провел около трех лет в заключении и тяжко заболел. В болезни явился ему святой Нифонт, епископ Новгородский, почивающий в ближних пещерах Киевской Лавры, и напомнил ему прежнее обещание – поклониться Печерским чудотворцам. Больной святитель отправился в Киев и уже приближался к Днепру, как болезнь его усилилась, и он получил откровение, что, хотя не достигнет живым до пещер, но тело его упокоится в них2.

Другим важным делом государя Московского был брак его с греческой царевной. Брат последнего императора греческого Константина Палеолога, деспот Фома, умер в Риме. Сыновья его жили благодеяниями папы, не заслуживая их легкомысленным поведением; но юная сестра их, царевна Софья Фоминична, была предметом общего доброжелательства. Папа Павел II искал ей достойного жениха и обратил взоры на великого князя Московского, незадолго перед тем овдовевшего3. Папа надеялся через юную царевну, воспитанную в правилах Флорентийской унии, убедить Иоанна к соединению с Римом и таким образом покорить себе Русскую Церковь. Он сам, через особое посольство, предложил великому князю знаменитую невесту, «отрасль царственного древа, которого тень покоила некогда все христианство православное, еще нераздельное». Брак Иоанна с царевной совершился (в ноябре 1472 г.) и доставил Московскому государству более известности в Европе, которая чтила в Софии племя древних венценосцев Цареградских. В виде приданого Иоанн принял герб властителей Восточной Римской империи – орла двуглавого, соединив его на своей печати с гербом Московским. Но папа не успел в своих замыслах, и присланный им легат, хотя имел прения с духовными лицами в Москве, но сам принужден был прекратить спор будто бы по неимению книг. Сама София сделалась в Москве ревностной православной христианкой.

Князь Иоанн III разрывает ханскую басму

Наконец наступило для Русской земли время полного освобождения от ига ордынского. Мы видели, что Дмитрий Донской отважился вступить в бой с татарами на берегу Непрядвы; но незабвенная Куликовская битва не освободила Руси от постыдной власти монголов. Сам победитель и потомки его подвергались нашествиям татар, земля Русская обагрялась кровью и дымилась пожарами. Хотя Большая Орда давно уже не была так сильна, как во времена Батыя, хотя отделились от нее уже многие другие Орды, как-то: Ногайская, Крымская, Казанская и Астраханская, но и при державном Иоанне хан Большой Орды Ахмат еще осмеливался вторгаться в Русские пределы. Иоанн, помня обетование двух соименных святителей – Московского и Новгородского, девять лет не платил дани и наконец в 1480 году решился торжественно объявить свободу Русского государства. Когда хан Ахмат отправил в Москву послов для сбора дани, великий князь взял при них басму (изображение хана), бросил на землю и растоптал ногами, велел умертвить послов, кроме одного, которого отправил сказать хану, что с ним поступит так же, как с его басмой, если он не оставит в покое Русской земли. Скоро услышали в Москве о походе Ахмата. Иоанн встретил его на берегах Угры осенью, когда реки начинали уже замерзать. Прошло около двух недель в бездействии; Иоанн, не любивший проливать крови в битвах, решился отступить на поля Боровские. Бояре изумились, а воины оробели, думая, что великий князь страшится битвы. Митрополит Геронтий и Ростовский архиепископ Вассиан убедительными грамотами напоминали Иоанну обет его стоять крепко за веру и отечество. Старец Вассиан, достойный брат преподобного Иосифа Волоколамского, писал так: «Наше дело говорить царям истину: что я прежде изустно сказал тебе, славнейшему из владык земных, о том ныне пишу, ревностно желая утвердить твою душу и державу. Когда ты, вняв молению и доброй думе митрополита, своей родительницы, благоверных князей и бояр, приехал из Москвы к воинству с намерением ударить на врага христианского, мы, усердные твои богомольцы, денно и нощно припадали к алтарям Всевышнего, да увенчает тебя Господь победой. Что же слышим? Ахмат губит христианство, грозит тебе и отечеству: ты же пред ним уклоняешься, молишь о мире и шлешь к нему послов; а нечестивый дышит гневом и презирает твое моление?.. Государь! Каким советам внимаешь? Людей, недостойных имени христианского. И что советуют? Повергнуть ли щиты, обратиться ли в бегство? Но помысли: от какой славы и в какое уничижение низводят они твое величество! Предать землю Русскую огню и мечу, церкви – разорению, тьмы людей – гибели! Чье сердце каменное не излиется в слезах от единой мысли? О, государь! Кровь паствы вопиет на небо, обвиняя пастыря. И куда бежать? Где воцаришься, погубив данное тебе Богом стадо? Смертным ли бояться смерти? Судьбы Божии неизбежны. Я стар и слаб, но не убоюсь меча татарского, не отвращу лица моего от его блеска… Отложи страх и возмогай о Господе в державе крепости Его! Един поженет тысящу и два двинут тьму, по слову мужа святого: “Не суть боги их, яко Бог наш! Господь мертвит и живит”. Он даст силу твоим воинам. Поревнуй предкам своим: