В обыкновенные дни государыня в Зимнем дворце вставала в семь часов и до девяти занималась делами в Зеркальном кабинете, куда ей подавали кофе с густыми сливками и гренками, такой крепкий, что камер-лакеи несколько раз переваривали его для себя. В столице лишь она пила такой напиток – на пять маленьких чашек уходил фунт кофе. В десятом часу выходила в спальню и садилась на стуле, обитом белым штофом, перед выгибным столиком. В это время ожидали все имевшие дела для доклада; дежурный камердинер во французского покроя и произвольного цвета платье, в башмаках, в белых шелковых чулках и с пудреной прической – стоял у дверей спальни; по звону колокольчика он входил в спальню и получал приказание позвать обер-полицмейстера, за ним входили с докладами все прочие. Вошедший кланялся по обыкновению и целовал руку, когда угодно ей это было, и если имел дело, то по данному знаку садился за столом против государыни… Статс-секретари докладывали ежедневно, вице-канцлер – по четвергам, а генерал-прокурор – по воскресеньям с сенатскими мемориями. В двенадцать часов слушанье дел прекращалось; государыня выходила в малый кабинет для прически волос; прическа оканчивалась не более как с четверть часа. В сие время приходили оба великие князя для поздравления с добрым днем; после государыня выходила в уборную для наколки головного убора. Чепчик накладывала А.А. Полекучи, гречанка, пожилая девица и глухая; булавки держали две Зверевы, девицы зрелых лет, которые в молодости слыли красавицами; лед на блюдце и полотенце держала Марья Степановна Алексеева, собою видная, густо нарумяненная, но некрасивая. Во время наколки чепца государыня обтирала лицо льдом и разговаривала с некоторыми из присутствовавших, в числе коих нередко бывали ее шталмейстер Л.А. Нарышкин и А.С. Строганов. По окончании туалета государыня возвращалась в спальню одна, а камер-юнгферы выходили другою дверью вперед, в уборную комнату и после входили в спальню для одевания, при чем находилась уже и Марья Савишна Перекусихина. Одевшись, до обеда государыня занималась чтением книг или слепками камеев, которые она иногда дарила. После обеда время проходило за чтением иностранной почты, в дни, когда оная приходила, а в другие дни чтением какого-либо сочинения до законодательства относящегося. В Царском Селе, в долгие летние дни иногда немного спала. В шесть часов начиналось вечернее собрание в ее покоях или театре в Эрмитаже. В десятом часу все разъезжались, а в одиннадцать часов императрица уже почивала.

С 1769 года бессменным первым лейб-медиком Екатерины II стал Джон Самуэль Роджерсон. Несмотря на свое недоверие к научной медицине, императрица ценила своего врача и всецело ему доверяла. Колоритный портрет доктора оставил Ф.Г. Головкин (2003): «…у него были неловкие манеры, но его поведение отличалось утонченностью. Его должность, требующая познаний, и высокая игра в карты открыла ему все ходы. Им пользовались даже для секретных переговоров с Веной и с другими дворами, и политика вообще, после игры, была его преобладающей страстью. Он имел привычку по воскресеньям, во время обедни во дворце становиться у дверей, где дипломатический корпус ожидал выхода императрицы, чтобы поцеловать у нее руку; это было довольно смешно и не особенно нравилось посланникам. Однажды г. де Сварт, состоявший в течение пятидесяти лет поверенным в делах Голландии, маленький, толстый, красный и злобный старичок, воспользовавшись минутным молчанием, сказал громко: “Я заметил, что существует два класса людей, которые знают толк в политике, – портные и доктора”. Можно себе представить, какой это вызвало хохот… Сэр Самуэль после этого долго не принимал у себя посланников».

Образ жизни императрицы в последние годы был одинаков. В зимнее время имела она пребывание в большом Зимнем Дворце, в среднем этаже, над правым малым подъездом, против бывшего Брюсовского дома, где ныне находится экзерциз-гауз. Собственных ее комнат было немного. Взойдя на малую лестницу, входили в комнату, где на случай скорого отправления приказания государыни стоял за ширмами для статс-секретарей письменный стол с прибором; комната стояла окнами к малому дворику. Из нее выход был в уборную, в которой окна были на дворцовую площадь. Отсюда были две двери: одна направо в бриллиантовую комнату, а другая налево в спальню, где государыня обыкновенно дела слушала. Из спальни прямо входили во внутреннюю уборную, а налево в кабинет и зеркальную комнату, из которой один вход в нижние покои, где жил П.А. Зубов, а другой, прямо через галерею, в так называемый ближний дом, где прежде жил Потемкин (Масссон К., 1998).

Рассказ врача о Екатерине II, естественно, будет неполон без характеристики ее диетических привычек. Обедала императрица обычно в час дня. Граф Сегюр, участник трапез, вспоминал, что царица была воздержана в пище и питье, и некоторые насмешливые путешественники ошибались, уверяя, что она употребляла много вина. Они не знали, что красная жидкость, всегда налитая в ее стакане, была не что иное, как смородинная вода. Среди блюд присутствовали крепкие бульоны, отварная говядина. Из фруктов государыня отдавала предпочтение яблокам и грушам. Только под старость, следуя рекомендациям врачей, она стала выпивать 1–2 рюмки мадеры в день. Просматривая Камер-фурьерский журнал за июль 1796 года, я обратил внимание и на трапезы императрицы. Среди участников «обеденных кушаний» в обычные дни было не более 11–13 человек. Помимо фаворита П.А. Зубова на почетном 2–3 месте, как правило, указаны фрейлина А.С. Протасова, а также духовник Екатерины II о. Савва Исаев. 15 и 17 июля в обедах участвовал М.И. Голенищев-Кутузов (он указан в списке седьмым). В знак особого доверия вино императрице обычно подавал обер-гофмаршал Ф.С. Барятинский. Ежедневные записи в журнале завершаются стандартно: «Ее Величество, препроводя вечер с некоторыми особами в разговорах до половины десятого часа вечера, отсутствовала в Свои апартаменты».

Главным занятием Екатерины кроме политики была литература. Читать и писать доставляло ей величайшее удовольствие. Всей Европе было известно, что Фридрих II находил время писать ежедневно. Екатерина заметила по этому поводу: «читать и писать становится удовольствием, коль скоро к этому привыкнешь». Собрание всего, чтобы было писано Екатериной, составило бы целую библиотеку. Нельзя не удивляться тому, что она, принимая деятельное участие в управлении делами, употребляя ежедневно по несколько часов на совещания с государственными людьми, находила столько времени для частных занятий. К последним можно отнести и переписку императрицы с множеством лиц. Петр I также писал тысячи писем, однако все они, почти без исключения, не более как краткие записки и распоряжения. Великий преобразователь не имел понятия о роскоши подобной болтовни в письмах в том виде, в каком это было возможно Екатерине.

Характеризуя личность и