или заботливого жениха, в любовь… она видела меня таким, как есть. И карту мою читала, медицинскую. И не морщилась, не презирала… и мы смеялись. Разговаривали… просто разговаривали, а не искали двойной или там тройной смысл в словах… знаете… это глупо, но я впервые за жизнь, можно сказать, просто вот… был собой.

- А до того?

- До того… до того я был маминым доказательством её успешности в роли жены и матери. Хотя сейчас я сомневаюсь, любила ли она меня… или это любовь такая? В детстве… она была рядом, конечно, но как бы… она всегда говорила, что мне делать. Как делать. С кем играть и… друзья? Они и появиться-то не успевали. Всегда были не те, неправильные и недостойные… а потом я уже и сам не хотел друзей. Даже когда учился, то приятели… они вместе, а я словно бы над ними. Только в том, чтобы быть «над» мало хорошего, как теперь понимаю, - он криво усмехнулся. – Мне бы вас возненавидеть…

- За что? – удивился Бекшеев, причем искренне.

- Пока вы не появились, всё было если не хорошо, то хотя бы предсказуемо и по плану. А теперь вот… я оборачиваюсь и понимаю, что всю жизнь был один. Что меня и любила-то по-настоящему только Зиночка, хотя и причин любить вроде бы не было. А она… тихо так, ничего не требуя взамен.

- Остальные требовали?

- Само собой… мама всегда напоминала, что роды подорвали её здоровье, лишили молодости и красоты… что у меня есть долг перед родом, перед нею… Ангелина… возможно, если бы у меня хватило смелости с ней поговорить, всё сложилось бы иначе. Надежда… сперва была, если не любовь, то влюбленность, но потом она увидела меня другого.

- А Ниночка? Она ведь вас любит настолько, что… - Бекшеев осёкся. Не стоит пока говорить.

- Ниночка… любит… но меня ли? У неё в голове какой-то образ, в который она и влюблена. И я должен этому образу соответствовать. А если вдруг нет, то она впадает в тоску. Начинаются упрёки или молчание, побеги в поместье, послания на мятой бумаге, слезами залитые… наверное, я должен не ненавидеть вас, а поблагодарить. Этот брак стал бы ещё той ловушкой.

А возможно, и приговором.

Не для Анатолия… хотя…

- Так что, - продолжил Анатолий. – Пожалуй, я был вполне серьезен… но… Зина… она сказала, что это невозможно. Что на самом деле мы с ней брат и сестра, что она ничего такого не хочет, не претендует… на имущество… что и молчала бы, потому как я бы подумал, что она претендует. Я не поверил. Как возможно? Какая сестра и…

- И что вы сделали?

- Пошёл к маме. И задал вопрос. А она… она пришла в ярость. Представляете?

Бекшеев представлял. Наверное, весьма утомительно, когда скелеты в шкафах оживают и начинают проситься наружу.

- И тогда я понял, что Зина права. Иначе мама бы просто посмеялась. Или предложила бы провести проверку… это же довольно просто.

Для того, у кого есть деньги.

- Она велела мне выбросить из головы, уволить Зиночку… и мы поругались. Сильно… я потребовал не лезть в мои дела. Она слегла с мигренью. Как обычно, в общем-то, когда я поступал не так, как ей хотелось.

Каблуков вздохнул и хлопнул себя по карманам.

- У вас покурить не будет?

- Вам вредно, - сиплым голосом ответил Захар. – В вашем положении стоит отказаться от сигарет, выпивки и в целом излишеств.

- Откажусь… но завтра.

Захар молча протянул портсигар.

- Только не здесь… у нас больше убийц не осталось?

- Есть ещё одна… пара даже, - Зима вот тоже поняла, если не всё, то многое. – Но вреда не причинят… и Девочка присмотрит.

- Осень уже… - Толик затянулся и сказал: - А сигареты у тебя дерьмовые.

- Не нравится, не кури…

- Почему дерьмовые-то? Целители неплохо зарабатывают.

- Да… чтоб когда куришь, было не только совестно, но и отвратно, - признался Захар.

- И как? Помогает?

- Не особо. Да и привык я уже. Кстати, если интересно, то нынешняя твоя проблема не в болезни.

Вслух её так и не назвали.

Нет, если Бекшеев потребует, ему предоставят и медицинские карты Анатолия, и выписки… хотя есть ли здесь эти медицинские карты? Настоящие? Швейцария вот не обязана предоставлять документы, плевать ей на нужны Особого отдела и Бекшеева в частности. К целителям… тот, что помогал семейству Каблуковых, вряд ли стал бы записи делать, во всяком случае, сопряженные с именем. Так что лечился Анатолий анонимно, под псевдонимом какого-нибудь Петрова Ивана Сидоровича. Или Сидорова Петра Ивановича…

Да и смысл? Голое любопытство:

- А в чём? – поинтересовался Бекшеев.

- В опухоли…

- Опухоли? – Анатолий слегка побледнел. – У меня… рак?

- Начальная стадия. Думаю, и болезнь ослабила организм… мне другое не нравится… отклик от тебя уж больно специфичный. Тебя там, в твоей Швейцарии, чем тебя лечили?

- Понятия не имею. Я в этом слабо понимаю.

- Хорошо, - Захар воспринял ответ спокойно. – Переформулируем. Радиацией лечили?

- Радиацией? – Анатолий наморщил лоб. – Кажется… да, в том числе… в палате стоял эманатор[1], рекомендовали выпивать не менее шести стаканов эманированной воды в день. Матушке так понравилось, что она и себе приобрела. А мне помимо прочего присылают радоновую воду…

- И только?

- Ну… нет… там еще были специальные ванны… и подземелья, в которых дышали газом, насыщенным чем-то там радиоактивным… это входило в курс лечения[2]. А еще такая пластинка есть, её приобрели… матушке сказали, что она, как бы это выразиться… увеличивает мои шансы стать отцом. Её в штанах надо носить[3]

Захар выругался и так, витиевато.

- Не стоило? Матушка себе ещё пластины купила… для подушки. Сон улучшают. Оздоравливают…

- И как?

- Говорит, что стала чувствовать себя намного лучше…

- Последние исследования наглядно утверждают, что излучение вызывает опухоли[4]. Далеко не сразу, но всё же связь очевидна. А термин «лучевая болезнь» слышали?

- Нет.

- Впрочем, вам и не надо…

- Матушка…

- Ей бы обследоваться. А что касается вас, то здесь вопрос сложный. Болезнь. Лечение… то, первое, своеобразное… отравление ртутью. Затем рецидив болезни. И новое лечение… радиация…

- Я умру, - Анатолий затянулся. – А табак и ничего так…

- А то… все умрут.