Шрифт:
Закладка:
Джин смотрела на него молящими нефритовыми глазами – женщина, решившаяся этой ночью превратиться в une martyre.
Женщина, любящая его.
Женщина, которую он любит.
Но, будь оно все проклято, свою страну он тоже любит.
– Прости меня, – сказал он, – не могу. Но если ты продержишься, – он прикрыл глаза, считая в уме, – пятьсот семьдесят восемь дней… нет, это же високосный год, да? Пятьсот семьдесят девять дней, то, обещаю, ты все узнаешь. – Весь мир узнает.
– Это такое далекое будущее.
Он грустно улыбнулся:
– Когда-то, давным-давно, я тоже так думал. Шестое августа 1945 года.
Она встала с жесткого креслица и пересела к нему на кушетку.
– А если я продержусь до тех пор, мы будем вместе?
У него перехватило сердце. Ведь на свете и впрямь существовал другой Роберт Оппенгеймер, обретавшийся сейчас в Лос-Аламосе, молодой энергичный Оппи, который менее месяца тому назад наконец-то назвал генералу Гровзу имя Хокона Шевалье. Тому Оппи предстояло через некоторое время думать о том, как построить послевоенную жизнь. Какой выбор сделал бы он – тот, другой он, – будь у него такой выбор? После того как Китти сбежала от него, оставив Тайк, которая – боже! – родится только через одиннадцать месяцев? У него – этого Оппи – выбора не было никакого: к тому времени, когда Япония капитулировала, Джин давно не было на свете. Но если бы она продержалась, если бы она была жива в те дни, когда тот, другой Оппи, смог навсегда покинуть Гору?
Да, при таком раскладе все изменилось бы. Но солнечная нестабильность обнаружена еще до этого – и, несомненно, усилия по спасению какой-то части человеческого вида так же будут предприняты.
Он повернулся и обнял ее изо всех оставшихся у него сил, но их едва хватило для того, чтобы примять ткань ее блузки там, где она вздымалась.
«В мире природы нет секретов, – сказал он – скажет – телеведущему Эдварду Р. Марроу. – Все существующие секреты касаются мыслей и намерений людей».
– Пожалуйста, держись, – сказал он и добавил про себя: «Господи, насколько же тяжело на сердце от этих дел!» – Просто держись. Полтора года. А тогда, если ты останешься свободна и сохранишь прежнюю привязанность, уверен, мы будем вместе.
– Навсегда? – спросила она, уткнувшись лбом в его костлявое плечо.
Он чуть заметно кивнул:
– До конца света.
Глава 57
М-м-м… да. Естественно, в известном нам периоде времени.
Дж. Роберт Оппенгеймер – на вопрос о том, был ли взрыв атомной бомбы «Тринити» первым в истории
Оппи прекрасно знал, сколько времени занимает дорога сюда из окрестностей Игл-хилла в Беркли, и поэтому, когда прозвучал дверной звонок, сразу понял, кто мог примчаться сюда, напуганный его телефонным звонком. Он еще раз напоследок долго, насколько хватило дыхания, целовал Джин, прижимая ее к себе, потом выпустил и поплелся вниз по лестнице.
Джон Стронг Перри Тэтлок вышел из дома сразу же после звонка незнакомца, который буквально умолял его навестить отчаявшуюся дочь. Этим вечером он ожидал от нее звонка и, когда телефон действительно зазвонил, вероятно, подумал, что это она. Но то и дело кашлявший мужчина с хриплым голосом, представившийся просто другом, сказал, что ему следует обязательно приехать, и как можно скорее. И вот вместо того, чтобы лечь спать, так и не дождавшись обещанного звонка Джин, вместо того, чтобы приехать утром и, тщетно потоптавшись у двери, залезть в окно и найти дочь мертвой в ванне, Джон Тэтлок разминулся с тощим, как привидение, незнакомым человеком в пальто и шляпе, вышедшим неизвестно из какой квартиры. «Призрак» придержал для него дверь, и Тэтлок промчался мимо, перепрыгивая через ступеньку, взбежал по лестнице, и застал свою Джин, их Джин, живой.
Оппи немного удручал тот факт, что профессор Тэтлок был специалистом по Чосеру; вероятно, он не испытывал особой симпатии к Диккенсу, на произведение которого Оппи уже намекал немного раньше. Но сейчас Тэтлок оказался буквально включен в повесть о двух городах: этом Сан-Франциско, в котором жила Джин, и том, который теперь переписан и забыт всеми, кроме одного непонятного, усталого мужчины, и в котором она больше не жила.
Было уже поздно, но Роберту удалось поймать такси. Он вышел посреди парка «Золотые Ворота» у Восточного чайного сада, где ему через несколько лет предстояло прогуляться в обществе Степана Захаровича Апресяна, и отдал изумленному водителю все деньги, которые у него были с собой – около сорока долларов банкнотами и мелочью. Было прохладно, и, несомненно, с каждым часом будет холодать еще сильнее, он начал замерзать, но окоченение действовало на него как обезболивающее, и он только радовался холоду. Вскоре подвернулась кованая парковая скамейка. Сбоку призраком возвышался силуэт неосвещенной японской пагоды, и ему на память снова пришли строки из «Бхагавад-гиты»:
Побеждай врагов с оружием в руках…
Всецело овладей науками
И разнообразными искусствами…
Тебе все это посильно, но только лишь сила кармы
Способна предотвратить то, чему не суждено случиться,
И заставить сбыться то, чему суждено.
Чувствуя, что изнемогает, он сел на скамейку и запрокинул голову. Перед поездкой он проверил астрономические эфемериды на сегодняшний вечер, и точно знал, где что искать. Луна, стоявшая высоко в небе, уже два дня как перевалила за первую четверть. На востоке в созвездии Тельца ярко сиял Сатурн. А самое главное находилось почти посередине между ними, рядом с Плеядами.
Изумруд небесного свода.
Ошибки быть не могло. Оппи прекрасно знал астрофизику, как мало кто еще на свете: зеленых звезд не существовало.
Нет, это была планета.
Зеленая планета.
Зеленая планета – зеленая планета Марс сияла ему свысока.
Оппи лег навзничь на скамейку и поплотнее укутался в пальто. На память ему пришел рассказ Рея Брэдбери – который будет написан лишь через восемь лет – о путешественниках во времени, которые отправились в мезозойскую эру полюбоваться динозаврами. Экскурсантам следовало оставаться на парящей в воздухе дорожке и ни к чему не прикасаться, но один из них случайно наступил на севшую под ногой бабочку. Когда они вернулись в свое время, там все оказалось не таким, как
