Шрифт:
Закладка:
Тремя годами раньше Денисов уже сотрудничал с Риллингом — по его заказу он завершил Kyrie Моцарта KV 323. С тех пор поменялось многое — 8 июля 1994 г. на Минском шоссе Денисов попал в чудовищную автомобильную аварию: «[Его] "Жигулёнок" разбился вдребезги, и Эдисон тоже. Русские врачи делали всё возможное, чтобы его спасти, но он постепенно уходил. После двух недель пограничного состояния между жизнью и смертью, в котором он пребывал, я обратилась к послу Франции в России Пьеру Морелю. Ему Денисов обязан своим вторым рождением. Этот человек сделал невероятное: вызвал из Франции маленький санитарный самолёт, на котором Эдисона перевезли в Париж и поместили в военный госпиталь», — рассказывает об этом жена Денисова, музыковед Екатерина Купровская[378]. Из России во Францию Денисова перевезли в коме. Он находился ещё в больнице, когда получил предложение Риллинга, и принял его не сразу, однако впоследствии, когда проект был триумфально осуществлён, о чуде двойного воскрешения упоминали все — без исключения — рецензенты и комментаторы. «Тот мир, в котором я жил, лёжа без сознания почти два месяца в реанимации, был столь же реален и столь же ирреален, как и тот мир, в который я вернулся. Я долго был в том мире, о котором я не хочу рассказывать и о котором я не могу писать», — заметил в 1995 г. в дневнике композитор[379], в свою очередь возвративший «Лазаря» Шуберта из небытия.
Франция, ставшая местом «второго рождения» Денисова, в его биографии далеко не случайна: не существует ни одного — за исключением, возможно, Игоря Стравинского — столь «французского» русского композитора. Слава Денисова и любовь к нему в среде слушателей и деятелей французской новой музыки была колоссальна. Всё началось с тех пор, как партитура «Солнца инков» — камерной кантаты 35-летнего Денисова для сопрано и ансамбля на стихи Габриелы Мистраль (1964) — попала в руки Пьера Булеза685 и благодаря ему зазвучала в Европе — ФРГ, Бельгии и особенно Франции. Сибиряк, сын радиофизика и фтизиатра — специалистки по лечению туберкулёза, — в течение жизни, по выражению крупнейшего русского музыковеда Юрия Холопова, Денисов «сросся с Западом»[380]. Он начал учить французский самостоятельно ещё в родном Томске, чтобы читать французских писателей в подлиннике. Отточенность и утончённость его композиторского языка, кристальная ясность, структурная безукоризненность, живописность и возвышенная, платоническая лирика денисовской музыки — всё это поразительным образом соответствовало «геному» французского искусства. Денисов с огромной нежностью относился к камерному и фортепианному наследию Глинки — возможно, самого недооценённого лирика и миниатюриста русской музыки, преимущественно — в советский период — преподносимого как автор «великолепных оперных фресок», обнаруживающих силу «русской народности, величия и мужественности русских характеров»[381]. Эта любовь — вкупе с нетипичным для советского композитора знанием французского — подключала Денисова к грандиозному материку европейской культуры начала XIX в., частью которого была тогда Россия, к пушкинской эпохе, «…когда всё дворянство говорило на французском, когда была мода и на одежду, и на культуру, и на литературу Франции»[378], а Жуковский на обеде у прусского короля был представлен Августу Герману Нимейеру.
Интертекстуальность была фундаментальной чертой языка Денисова — именно она, а не полистилистика — постмодернистская коллажная техника, в которой работал другой представитель «московской тройки»686 авангардистов, Альфред Шнитке, и которую Денисов считал симптомом кризиса композиторского искусства как такового. Автор большого количества музыки для кино, мультфильмов и радиоспектаклей, он никогда не допускал интервенции «прикладного» в область «высокого», однако налаживание связи, общей кровеносной системы, обмена структурной информацией между чужим и своим музыкальным «словом» было тем ювелирным искусством, которое подходило дарованию Денисова идеально687. Шуберт оставался одной из констант его художественного мира, воплощением света и смысла, кротости и недостижимой простоты, источником музыки как таковой: тем, без чего она «не живёт, а умирает»[382]. Эти слова сказаны Денисовым о цитате из песни Шуберта «Утренний привет», звучавшей в его концерте для скрипки (1977). С идеей воскресения она связывалась уже тогда: шубертовская тема сначала деформировалась, «рассочинялась», чтобы затем открыться «как нежная и чистая краска», символизирующая «начало новой жизни»[375]. В финале концерта Денисова для альта (1986) звучат вариации на тему ля-бемоль-мажорного экспромта Шуберта. Денисов также оркестровал знаменитую «Ave Maria» и несколько циклов шубертовских вальсов.
«Лазаря» он считал оперой; в то же время мировая премьера опуса Шуберта-Денисова состоялась 21 января 1996 г. в Штутгарте в концертном исполнении688. Дирижировал инициатор проекта — Хельмут Риллинг, играл его ансамбль и хор, пели немецкая сопрано Сибилла Рубенс (Мария), финка Камилла Нилунд (Марфа), замечательный баритон Маттиас Гёрне (Симон); заглавную партию исполнял Скот Вейр. Затем на немецком лейбле Hänssler была сделана запись, вышедшая в 1998 г. О том, как прошла премьера, Эдисон Денисов рассказывает в необыкновенно трогательном частном письме от 24 января 1996 г.: «Это было изумительно хорошо. Helmut Rilling работал (с двумя маленькими перерывами на один час) с 10:30 до 10 вечера ежедневно. Он дирижировал всю оперу — наизусть (он просто прекрасный дирижёр и человек с удивительным обаянием). Солистов он выбрал замечательных — все очень молодые, а женщины — красивые и все с сильными и красивыми голосами (особенно одна финка689 — с удивительно сильным и красивым soprano — от соль малой октавы до ре — третьей). Хор — лучший из всех, с которыми я работал (Bachakademie). Отношение к тому, что я написал (почти час музыки), было замечательным, и премьера прошла прекрасно. Зал (2000 чел.) был абсолютно полным, и ни один человек не ушёл, когда закончился Шуберт (это место было указано во всех программах). Двое певцов были англичане (совершенно удивительный тенор — Лазарь, и
