В клинике толпилось много народа, все хотели знать, что с премьером, горели желанием помочь ему. Что они, бедные, могли сделать?

Один из докторов обратился к Коковцову с просьбой удалить высокопоставленных лиц, воздействовать на которых медики не могли.

— Господа! — воскликнул министр финансов. — По решению докторов помещение должно быть освобождено. Прошу всех выйти!

В два часа ночи врачи высказались определённо: пока ни к каким действиям они приступать не будут, все свои решения переносят на утро. Главная задача сейчас поддержать больного. В первую ночь возле раненого были лейб-медик Боткин, профессора Оболенский, Волкович, Афанасьев и несколько врачей, известных в городе.

Профессор хирургии Киевского университета Н.М. Волкович, обсуждавший с коллегами вопрос, удалять пулю или повременить, настаивал на исследовании.

Исследование показало, что пуля, пронзив печень спереди назад, остановилась под кожею спины, справа от позвоночника. Медики пришли к единодушному выводу: судя по направлению пулевого канала, ни крупные кровеносные сосуды, ни кишечник не затронуты, и потому раны печени не нуждаются в сиюминутном вмешательстве. Решили выждать.

— Поражённая печень не требует немедленного оперативного пособия, — заключил Волкович. — В данный момент пуля не представляет большой опасности, а если так, то для чего подвергать больного мучениям?

— Пожалуй, вы правы, — подытожил профессор Рейн.

Ночью пульс больного резко упал — возобновилось внутреннее кровотечение. Был момент, когда профессор Рейн не прощупывал пульса, и казалось, что близка развязка.

— Мы теряем больного, — сказал Рейн.

Срочно впрыснули камфору и ввели физиологический раствор — больному стало легче.

Остальная часть ночи прошла благополучно.

Утром 2 сентября состояние Столыпина было вполне удовлетворительное.

— Кажется, пронесло, — заметил Рейн.

Столыпин пожелал причесаться. Ему поднесли зеркало, и он левой рукой привёл в порядок усы.

— Странно, — заметил Пётр Аркадьевич, — но мне хочется есть.

Медики не скрывали своей радости: аппетит больного лучший признак его удовлетворительного состояния.

— Я очень вам благодарен, Георгий Ермолаевич, — сказал Рейну Столыпин, — что вы остались со мной, а не поехали сопровождать государя в Овруч, ведь вы представитель Волынской губернии, а государь отправился в ваши края...

— Мне думается, место врача сейчас рядом с вами.

— Спасибо. — Столыпин посмотрел на потолок, а потом перевёл взгляд на двери. — Хорошо, что мы с вами одни... С вами я могу быть откровенен... Вам могу довериться... Вы знаете, на что я обратил внимание, когда увидел террориста? На быструю смену выражений его лица — и страх, и волнение, и вместе с тем, как мне показалось, сознание выполненного долга.

А может, Петру Аркадьевичу всё это показалось? Может, никакого сознания выполненного долга и не было, а на лице проступало иное выражение, которого он не понял?

Выйдя из клиники, Коковцов отправился к генералу Трепову, которого нашёл в подавленном состоянии.

— Беда не приходит в одиночку, — сказал Трепов. — За этими выстрелами последовало эхо.

— Что случилось? — вздрогнул Коковцов. — Какие ещё неприятности? Самая большая уже произошла.

— Вот, Владимир Николаевич, ознакомьтесь, — и генерал показал министру донесения киевского полицмейстера и начальника охранного отделения о волнениях в городе. — Дело в том, что стрелявший Богров — еврей, и Кулябко сообщает, что пахнет погромами. Это ужасно! Если вспыхнут погромы, мы не сможем их предотвратить!

— Почему же?

— В городе мало войск, Владимир Николаевич, ибо все войска ушли на манёвры, и Кулябко докладывает, что полиции и жандармов совершенно недостаточно, чтобы удержать погромщиков — людей не хватает даже для несения нарядов! Это просто возмутительно!

— Надо принимать меры.

— Я не знаю, что мне делать, — признался Трепов. Было видно, что он совсем растерян и боится принимать решения.

— Приму их я, — сказал Коковцов, позвонил помощнику командующего войсками округа генералу барону Зальцу и предложил немедленно вызвать в город кавалерию, ушедшую на манёвры, чтобы к утру она была в Киеве.

— Это невозможно, — ответил Зальц. — Я не имею права вызывать кавалерию с манёвров, на которых будет присутствовать государь. Всё уже спланировано, и вносить изменения в этот план невозможно.

— Хорошо, барон, я это сделаю за вас, как член правительства. Только скажите мне, сколько понадобится сил, чтобы избежать погромов?

Зальц сказал:

— Полка три, на мой взгляд, хватит.

И Коковцов принял решение:

— Как заступивший в должность главы правительства, я прошу вас сделать такое распоряжение под мою ответственность. Телеграмму отправьте сейчас же.

А город не спал, бурлил. Особенно Подол — знаменитый район, выходящий на Днепр, застроенный домами и мазанками евреев.

Среди евреев было невообразимое волнение. Всю ночь они укладывали свои пожитки, вынося их из домов, покидая квартиры, и в темноте ночи шли на железнодорожный вокзал, чтобы с утренними поездами покинуть родной город. Не все могли втиснуться в вагоны, и огромная масса, как разворошённый неожиданным вторжением улей, гудела на привокзальной площади. Толпы людей расположились здесь, разбив свои бивуаки.

А утром на запруженных евреями улицах появились казаки. Цокот подков рассыпался по мостовым, как выброшенные разом гвозди. Паника начала утихать.

В девять часов утра второго сентября Коковцов приехал в клинику Маковского. Столыпина он застал в бодром состоянии, хотя было заметно, что страдания его усилились.

— Хорошо, что вы пришли, — медленно произнёс он. — Я хочу попросить вас разобрать бумаги в моём портфеле и самое спешное доложить государю...

Чувствовалось, что ему трудно говорить.

— Хочу повидать Курлова... поговорить с ним наедине...

— Я попросил бы вас этого не делать, — сказал Коковцов. — Ведь врачи не разрешают, необходим покой...

— Может быть, вы правы... Тогда я прошу вас...

Коковцов понял: Пётр Аркадьевич, очевидно, хотел вызвать в Киев жену, — и сам пришёл на помощь своему начальнику, спросив, не желает ли он, чтобы приехала Ольга Борисовна.

— Да, да, — подхватил Столыпин. — Я как раз думал об этом...

Коковцов тут же написал текст телеграммы, показал её Столыпину, и тот одобрительно кивнул.

— Знаете, Владимир Николаевич, а ведь с приездом Ольги Борисовны у вас такой сильной власти уже не будет...

Он ещё пытался шутить.

Перед обедом в клинику приехал генерал Курлов.

— Не выражал ли Пётр Аркадьевич желания меня видеть? — осведомился он.

Врачи не разрешили ему посетить больного.

Тогда Курлов попросил Коковцова выслушать его, и они прошли в отдельную комнату на первом этаже, где министр устроил себе временную приёмную. Здесь между ними состоялся разговор, о котором