Келтис распознал риторический вопрос и гложущую кислоту страха, которая его породила, когда он услышал его, и он ничего не ответил.

<Теллиан или Хатан должны были прийти. Они избранные ветром, и Датгар и Гейрхэйлан могли бы уже привести их сюда. И они бы знали, что делать, когда добрались сюда>, - продолжал жеребец, беспокоясь о своих страхах, как собака о кости, и Келтис ощутил затяжную настороженность, колеблющуюся на грани недоверия, в этой ворчливой настойчивости. Скакун видел столько же свидетельств статуса защитника Базела, сколько и Келтис, но ему было еще труднее, чем его наезднику, преодолеть факт, что Базел - градани.

- Их там не было, - твердо сказал Келтис. - Вэйлэсфро, ты знаешь это так же хорошо, как и я. Так же, как ты знаешь, как нам повезло, что там был защитник Томанака.

<Защитник градани>, - выпалил в ответ Вэйлэсфро.

- Защитник, - сказал Келтис еще более твердо. - Если сам Томанак признает принца Базела своим, не думаешь ли ты, что мы должны быть в состоянии сделать то же самое?

<Полагаю, что да>, - пробормотал Вэйлэсфро в глубине мозга Келтиса, и всадник ветра вздохнул.

На языке сотойи, который был гораздо более прямым потомком древнего контоварского, чем большинство языков Норфрессы, имя Вэйлэсфро означало "Сын битвы". Его подарил ему его табунный жеребец, когда ему едва исполнилось два года, и, как и большинство имен, присваиваемых табунными жеребцами, оно давало четкое представление о личности владельца... и не только на поле боя. Даже свидетельства бога о характере градани было недостаточно, чтобы изменить его мнение. Не совсем.

- Уверен, что он сделает все, что мог бы сделать любой защитник Томанака, как только он прибудет, - сказал сейчас Келтис и наблюдал, как неуклонно увеличиваются в размерах хозяйственные постройки Уорм-Спрингс по мере того, как Вэйлэсфро с грохотом приближался к ним.

* * *

Каменный особняк лорда Идингаса стоял на искусственном земляном холме, окруженный внешней земляной стеной и земляным валом, который также окружал все другие важные сооружения поместья. Он не был предназначен для противостояния армиям или осадам, но его было более чем достаточно, чтобы противостоять рейдерам или даже значительным отрядам, если у нападавших не было надлежащего осадного снаряжения. Когда сэр Келтис, Вэйлэсфро и жеребцы Беар-Ривер ворвались в открытые ворота, они увидели гораздо больше часовых, чем обычно, на вершине глубокой, толстой насыпи. Конечно, никто не бросал им вызов. Одним из последствий того, что ты всадник ветра или скакун, было то, что ты был одновременно очень заметен и мгновенно узнаваем.

Старший офицер стражи даже не заговорил с Келтисом; он только приветственно помахал своим шлемом с вершины вала, затем указал на главные конюшни. Келтис поднял руку в ответ, и они с Вэйлэсфро - теперь рысью, а не галопом - повели жеребцов Беар-Ривер в указанном направлении.

Их общая тревога стала острее, чем когда-либо, по мере того, как они приближались к концу своего путешествия, и хотя Келтис не мог напрямую говорить или слышать кого-либо из других боевых коней, через Вэйлэсфро он чувствовал эхо их собственного напряжения и беспокойства. Стук копыт других жеребцов стал громче, когда они въехали на застроенную территорию поместья, и рот Келтиса скривился в невеселой улыбке, когда он понял, что эти копыта падают в синхронном ритме. Жеребцы Беар-Ривер смыкали ряды, выстраиваясь, словно для битвы. Но затем конюшня оказалась совсем рядом с ними, и они замедлили шаг еще больше, страх перед тем, что они могут обнаружить, обострил их беспокойство еще больше.

Они двинулись вперед шагом, не быстрее пешехода, мимо кольца оруженосцев, окружавших конюшню. И затем, с такой внезапностью, что даже скакун выглядел неуклюжим, а всадник ветра покачнулся в седле, Вэйлэсфро остановился. Голова скакуна вскинулась, его уши встали торчком, как восклицательные знаки, и сама сила его удивления ударила Келтиса, как кулак, через их общее осознание.

Семь жеребят и кобылка стояли с четырьмя кобылами в загоне конюшни. Детеныши тесно прижались к кобылам, настороженность и отголоски пережитого ужаса притягивали их в тесную близость. На всех двенадцати из них были шрамы, некоторые жестокие, и все же, когда Келтис смотрел на них, он почти чувствовал их здоровье. И тогда он понял, что чувствует это, чувствует это через Вэйлэсфро. Он всегда знал, что у его брата-скакуна сильная личность, но до этого момента он никогда полностью не осознавал, насколько она сильна на самом деле. Вэйлэсфро вполне мог бы сам стать табунным жеребцом, если бы он не решил сблизиться с Келтисом, и именно это табунное чувство протянуло руку и коснулось тех, кто выжил со шрамами.

Одна из кобыл подняла голову, заржав в ответ, и Вэйлэсфро встряхнулся, совсем как сделал бы человек, пытаясь прийти в себя от ошеломления. Это выглядело гораздо более впечатляюще, когда это делал скакун, но внешнее проявление было ничем по сравнению с внутренней реальностью, которую Келтис разделял с ним.

Он услышал позади себя такие же испуганные лошадиные звуки, когда жеребцы Беар-Ривер осознали, хотя и медленнее, то, что уже почувствовал Вэйлэсфро. Сообщение Базела и Джалэйхана предупреждало их о том, что, согласно посланию от лорда Идингаса, все выжившие в Уорм-Спрингсе были близки к смерти, но ни у одного из этих скакунов не было никаких следов смертельной болезни, о которой сообщил Элфар Эксблейд. Шрамы, отмечающие ее уход, возможно, но не более того. Даже тень ужаса, который они пережили, каким-то образом уменьшилась. Не отложена в сторону или стерта, но... преобразована. Превращенная в воспоминание, которое могло пугать, но больше не могло парализовать или сокрушить неукротимый дух, который был неотъемлемым правом любого скакуна.

<Как?>

Единственное слово пришло к Келтису от Вэйлэсфро. Это было так, как если бы жеребец был неспособен сформировать более сложную мысль, и все же это одно слово передавало все нюансы его сложного недоумения, радости, замешательства, благодарности и ликования.

- Я не знаю. - Келтис знал, что его собственный голос звучал почти так же ошеломленно, как и мысли Вэйлэсфро. - Я...

Он замолчал, повернув голову и проследив за направлением взгляда Вэйлэсфро, когда почувствовал новое удивление жеребца. Еще две кобылы, одна из которых была просто огромной и покрыта более жестокими шрамами, чем все, кого они когда-либо видели, медленно вышли из конюшни. Более крупная из двух - и младшая, понял Келтис, когда табунное чутье Вэйлэсфро коснулось их, - потеряла глаз и ухо, а