фоне происходящего движения цен упала реальная зарплата ученых»), что приводило к вымыванию перспективных и особенно молодых сотрудников, которые после 18 лет учебы, став кандидатами наук, зарабатывали меньше, чем водитель троллейбуса после шестимесячных курсов. В этой связи он поставил вопрос: как при таком положении дел ожидать научных открытий и прорывов, которые подразумевал декларируемый курс на ускорение научно-технического развития?[1090] Его письмо вызвало быструю реакцию Черненко и Тихонова, и уже 22 мая 1985 года ЦК КПСС, Совмином СССР и ВЦСПС было принято постановление «О совершенствовании оплаты труда научных работников, конструкторов и технологов промышленности»[1091]. Постановление не только предусматривало увеличение зарплат рядовых сотрудников на 20 %, но и позволяло на 30–50 % увеличивать ставки для особо ценных сотрудников за счет сокращения персонала, то есть переносило принципы «косыгинской реформы» и экономических экспериментов на производстве и на научную сферу[1092].

В целом для сотрудников объединений, заводов и НИИ выделение средств на «ускорение» означало новые рабочие места, покупку новой техники и увеличение ставок, а в рамках закона о госпредприятии (о котором речь пойдет ниже) директора предприятий и НИИ получали все более широкие права на распоряжение их имуществом[1093]. В ситуации отсутствия частной собственности последнее вело к расхищению основных фондов предприятий и НИИ и банкротству всей экономической системы. Сын Егора Лигачева, физик по профессии, обсуждая несостоявшийся поворот в карьере отца, замечает мимоходом, передавая дух своей среды:

Я уже потом, в 80-х годах, говорил своим коллегам по институту: «Если бы он согласился тогда пойти на завод, при его способностях, глядишь, до министра авиационной промышленности дослужился бы. И теперь нам бы хорошие договоры доставались, деньги на оборудование»[1094].

Обращает на себя внимание и создание института «госприемки» на гражданских предприятиях по аналогии с давно существовавшим институтом «военпредов» на оборонных предприятиях. Его смысл был в независимой от предприятия оценке произведенной продукции на соответствие установленным государством нормативам, которая осуществлялась по завершении работ и до отгрузки товара. Можин утверждает, что этот чисто административно-волюнтаристский проект обошелся в круглую сумму, необходимую для набора и подготовки 70 тыс. проверяющих, но в итоге был признан неэффективным в новых экономических условиях[1095].

В инвестициях традиционно были также заинтересованы строительные и подрядные организации. Упоминавшийся выше бывший инструктор сектора Отдела машиностроения аппарата ЦК КПСС Алексей Марчук рассказывает о характерном столкновении с Николаем Рыжковым в 1970-х годах:

Мы с ним схлестнулись в Красноярске, он был замминистра тяжелого машиностроения (1975–1979 годы. — Н. М.) и строил «Абаканвагонзавод» в Хакасии. Они быстро смонтировали каркасы металлических корпусов, но эти пустые каркасы стояли памятником, замороженные деньги. А они выхватили за монтаж деньги…[1096]

Инвестиции приветствовали отраслевые и региональные руководители. На волне всеобщего одобрения подобной щедрой политики, по словам председателя Госбанка СССР, «прирост незавершенного строительства за 1986–1987 годы составил в среднем по 8 млрд руб. в год против 2,1 млрд руб. в 1981–1985 годы (в сопоставленных ценах 1983 года)»[1097].

Дисбаланс в экономике и бюджете в результате лихорадочного инвестирования резко увеличился из-за общемирового спада цен на нефть в первые месяцы 1986 года (почти в четыре раза по сравнению с началом 1980-х и в 2,5 раза по сравнению с 1985-м) и сильного падения доходов государства вследствие антиалкогольной кампании. В результате с лета 1988 года даже крупные города, наукограды и центры разработки и производства вооружений, ранее обеспечивавшиеся по первым двум категориям снабжения, лишились и тех скудных, но гарантированных поставок продуктов и других предметов повседневного спроса (например, мыла и сигарет), которые имели ранее. «Младшие научные сотрудники» 1970-х, говоря словами Бобкова, стали во второй половине 1980-е массовым слоем низовых протестных активистов, которые обеспечили поддержку и успех политиков, настаивающих на радикальной смене политического строя.

Но молох ВПК продолжал пожирать ресурсы. Даже когда уже все было предельно ясно с состоянием экономики и бюджетов, а генсек не вылезал из-за рубежа, популяризируя будущую «Европу от Лиссабона до Владивостока» и политику разоружения, 21 декабря 1988 года постановлением ЦК КПСС и Совета министров СССР от № 1452–294 «О начале опытно-конструкторских работ по созданию ОТРК „Искандер“» стартовала новая военная программа по созданию мощнейших ракетных комплексов, нацеленных на уничтожение командных пунктов и аэродромов условного противника[1098]. Его разработка должна была занять сотрудников Коломенского КБ «Машиностроение», только что, в 1988 году, закончивших двухлетние испытания ракетного комплекса «Точка-У» (начало разработки — 1984 год), который с 1989 года пошел в серию на ПО «Баррикады» в Волгограде и начал поставляться в войска[1099]. Обе системы ни разу не ударили ни по какому «условному противнику» советского времени, однако активно использовались в конфликтах на территории бывшего СССР многими воюющими сторонами.

Лишь в январе 1989 года Горбачев объявил о программе сокращения военных расходов на 14,2 % (к 1987 году) и сокращении производства вооружений на 19,2 %. Обе меры требовалось реализовать в течение двух лет. Но было уже поздно[1100].

СТРУКТУРНАЯ ПЕРЕСТРОЙКА ЭКОНОМИКИ В 1985–1987 ГОДАХ: ПЛАНЫ АНДРОПОВА И ТИХОНОВА, ИСПОЛНЕНИЕ ГОРБАЧЕВА И РЫЖКОВА

Задав общий импульс программе реформ, Горбачев, Рыжков и их соратники и советники не стали долго ждать и вырабатывать варианты частичных или пробных изменений в конкретных секторах и отраслях экономики. «Свежие идеи», возникшие в «андроповский» период, и результаты экспериментов 1983–1984 годов дали старт быстрым и конкретным реформам, начатым уже в 1985–1986 годах. В этой главе мы поговорим о ключевых из них — масштабных институциональных изменениях во всей системе управления промышленностью. Изменениям в аграрном секторе и банковской реформе будут посвящены следующие главы.

Хаос: администрирование экономикой и июньский пленум 1987 года

«Вы еще с ним наплачетесь. Задергает, не даст нормально работать»[1101].

Хотя разработка реформ, как мы видим, велась как минимум десятилетие до прихода к власти Горбачева (и Рыжкова), их начало (да и, собственно, продолжение) сопровождались непрерывной лихорадкой во всем центральном бюрократическом аппарате — и партийном, и государственном. Мало кто из бюрократов сомневался в необходимости кадрового обновления или реформирования, однако они хотели бы получить план действий, желательно привязанный к законодательству или хотя бы утвержденной системе распоряжений органов власти. Затем они готовы были его последовательно выполнять с помощью имеющихся в их распоряжении управленческих систем.

Однако вместо этого они получили системный хаос, исходящий с самого верха, и чуть позже — бесконечный набор реорганизаций. Игорь Простяков отметил — первое, чем поразил его Рыжков в новой