Переходя далее к свойствам членов целесообразности, следует остановиться на взаимной противоположности тех из них, которые присущи цели и средству. Противоположность эта вытекает из противоположности в самой природе этих двух членов целесообразности. Так, напр., тогда как цель неуничтожима и неизменна, средство изменчиво и преходяще; также цель по самой природе своей конечна, потому что иначе она не была бы цель, средство по самой природе своей промежуточно, потому что иначе оно не было бы средство; и т. д.

VI. Источник, откуда исходит всякая целесообразность, имеет трехчленное строение. Он распадается на три формы, из которых каждая предыдущая обнимает последующую и через нее приближается к тому единичному конкретному процессу целесообразности, который производит: именно intellectus in quo ideae rerum sunt, как творческий первоисточник неопределенного числа целесообразностей; idea rei, или представление об единичном целесообразном процессе, которая возникает in intellectu и которой в точности соответствует осуществляемый по ее плану процесс; непосредственная причина, с которой начинается целесообразный процесс, в которую воплощается idea rei и через которую, как смешанную из идеальных и реальных начал, она (idea rei) сближается до соприкосновения с производимым целесообразным процессом. Напр., разум человека (intellectus) есть первоисточник идеи монархического, республиканского или какого иного государства, наряду со многими другими идеями; идея, положим, республиканского государства (idea rei) есть причина известного ряда поступков и слов того (или тех), в ком пробудилась она; эти поступки и слова есть уже непосредственная причина видоизменений каких-либо существующих учреждений; таким образом, на месте прежнего государства возникает республика.

Рассмотрим каждую из этих стадий порознь, начиная с ближайшей к производимому процессу.

Непосредственных источников происхождения целей три: природа стремящегося к цели, напр. когда человек, стремясь к какой-либо цели, положим к познанию существующего, свободно отдается влечению своей природы или части ее, в данном случае разума, или, напр., когда растение развивается в определенные формы; воля его, напр. когда человек стремится к цели, которая создана его разумом, но которая не имеет необходимого отношения ни к этому разуму, ни вообще к природе человека, – таковы различные общественные и политические цели; воля, лежащая вне стремящегося и направляющая его к цели, напр. когда человек заставляет выполнять свои цели формы растительных и животных организмов.

Идей целесообразных процессов столько, сколько есть родов этих процессов; но при этом всякая такая идея есть необходимо идея рода (idea rei abstractae), напр., идея государства; а всякий процесс, возникающий из такой идеи, есть необходимо единичный и конкретный (ex idea rei abstractae res concreta nascitur), напр. это одно государство, а не государство вообще. Разум так же не может создать чего-либо конкретного, как воля – чего-либо абстрактного.

Наконец, разум (intellectus), в котором возникают идеи, есть всегда и необходимо первоисточник всякой целесообразной деятельности, потому что последняя невозможна без idea rei, a idea rei невозможна без разума. При этом разум есть не только первый источник целесообразной деятельности, но и источник творческий, потому что он не промежуточен в целесообразности, как промежуточна idea rei, лежащая между осуществляемою вещью (цель) и между осуществляющим разумом, но начален: из него исходит весь процесс и в нем начинается, т. е. он из себя творит его. Далее, произведение целесообразного процесса есть всегда свободный акт творческого разума – и это уже прямо вытекает из первоначальности этого акта; но раз созданное этим актом разум не может уже ни изменить в том, что касается цели, ни уничтожить; и это потому, что разум разумен и не может ни противоречить себе, ни противустать тому, что возникло в нем, ни изменить природы цели, о неизменности и неуничтожимости которой мы говорили ранее. Так, человек, если в нем раз возникла какая-либо идея, не может ни уничтожить ее в себе, ни перестать стремиться к ее осуществлению; так что деятельность разума свободна только по отношению к творческому акту и по отношению только к возникновению сотворенной им идеи; но она необходима в отношении к развитию однажды возникшей идеи и в отношении к выполнению ее. Так, раз возникла в разуме идея, что польза есть верховное начало человеческой жизни, он уже не в состоянии воспрепятствовать ни всестороннему логическому развитию в себе этой идеи, ни осуществлению ее в действительной жизни. Поэтому-то разум есть творческая потенция идей целесообразной деятельности хотя и неопределенных по количеству, но определенных по свойствам: именно идей только правильных, т. е. разумных.

VII. Каково назначение, выполняемое целесообразностью в жизни природы; что дает она ей, проникая ее? На этот вопрос можно найти решение, мысленно удалив целесообразность из жизни природы и исследовав, что сталось бы тогда с этою последнею. Если бы возможно было выделить из Космоса целесообразность и удалить ее, то, правда, он не потерял бы способности к существованию и даже продолжал бы оставаться по-прежнему разумным, т. е. гармонически устроенным и доступным для понимания; причинность одна в состоянии вынести на себе тяжесть мира и не допустить его до расстройства. Но с удалением целесообразности мир лишился бы нравственного смысла и утратил бы некоторую высшую разумность, которая лежит в нем. Итак, назначение целесообразности состоит в том, чтобы, проникая бытие, придать ему нравственное значение и сообщить ему высший разумный смысл, т. е. одухотворить его.

И в самом деле, если б в бытии не лежало целесообразности, то это значило бы, что оно бесцельно и, следовательно, в высшем значении – бессмысленно. Правда, каждая часть в нем, по-видимому, имела бы цель – именно произведение того, что она производит, повинуясь закону слепой причинности; и это произведенное также производило бы нечто другое и в этом имело бы свое кажущееся назначение. Но в последнем анализе последнее звено всего ряда производящих причин и производимых следствий не было бы целью; это было бы что-нибудь столь же малое, как и всякое другое звено в причинной цепи, а вовсе не что-либо такое по своему внутреннему значению, что для него одного мог бы возникнуть мир и развиваться столько времени. Мир закончился бы чем-нибудь незначущим, и это необходимо, – потому что в этом и состоит отсутствие целесообразности. Таким образом, в высшем смысле мир во всем своем целом был бы что-то случайное и, следовательно, ненужное. Его существование обратилось бы в какую-то шутку, впрочем без всякого серьезного значения и совершенно без задней мысли.

С тем вместе он утратил бы всякий нравственный смысл и всякую высшую разумность. По-прежнему оставалось бы понятным, почему и для чего существует каждая часть в нем; но почему он весь существует, для кого он нужен в целом своем, – это стало бы непостижимо или, что точнее и хуже, было бы