Выражение лица Илрита становится серьезным. Он крепко сжимает мою руку на плече.

— Возможно, так оно и есть. — В его голосе звучит глубокая озабоченность. — Гниль, несомненно, влияет на нее, и я с содроганием думаю, что может сделать с ней ярость Лорда Крокана, если ее не унять.

— Зачем ему причинять ей вред? Если он должен любить ее больше всех остальных, если она не имеет себе равных, его избранница… зачем причинять ей боль? — Вопрос жжет мне глаза. Он заставляет болеть что-то забытое во мне. Рана, которую я ношу в себе, напоминает корни вокруг нас — все еще сочащиеся. Хотя я уже не знаю ее причины.

— Потому что иногда, несмотря на все наши усилия… мы причиняем боль тем, кого любим. Он думает о своей матери. Я вижу это в его глазах и слышу это в его голосе. — Мы требуем от них слишком многого или подвергаем их опасности. Мы представляем опасность для всех, о ком заботимся.

Я открываю рот и закрываю его. Этого недостаточно. Объяснение меня не удовлетворяет.

— Любовь не должна причинять боль, — пробормотала я.

— Виктория…

— Он не любит ее.

Илрит начинает отталкивать меня, как будто он может физически сдвинуть нас с этой темы.

— Лорд Крокан нездоров… Мне кажется, он не ведает, что творит. Но когда он придет в себя — благодаря тебе — он придет. Он исправится, и, возможно, ты поможешь наладить его отношения с женой. Может быть, он — ее яд, но, если это так, он может стать и ее лекарством.

Я тоже обхватываю Илрита, и мы начинаем идти с большей скоростью. Я перестаю сопротивляться. Я хочу уйти от этих мучительных мыслей, даже если они цепляются за меня.

— Ты позволишь мне задать еще один вопрос? — спрашиваю я.

— Я потворствую тебе во всем, что ты пожелаешь.

От нечаянного подтекста этих слов у меня на щеках поднимается жар.

— Ты мне веришь?

Илрит останавливает все движения и смотрит мне в глаза.

— Да. Я верю, что ты глубже и лучше понимаешь старых богов, чем все, кто приходил раньше. И я верю, что это поможет спасти нас всех.

Я делаю небольшой шаг вперед.

— Поможешь ли ты мне найти эти истины, если я буду искать их?

— Я буду рядом с тобой каждую секунду, пока ты находишься на этом плане. — Это еще не все. Он останавливает себя.

Положив руки ему на бедра, я придвигаю нас еще ближе друг к другу. Странно не чувствовать весов. И в то же время как-то притягательно.

— Мне нужно, чтобы ты поддерживал меня до самого конца.

— Клянусь.

То, о чем я собираюсь спросить, жестоко. Я знаю, что он пережил со своей матерью. Он хотел попытаться избежать этой боли снова. Но, возможно, он был прав… мы причиняем боль тем, кого любим.

— Тогда не уходи.

Его глаза расширились от узнавания, и едва заметная складка избороздила его бровь. Илрит знает, о чем я прошу, и, похоже, он не сердится на меня за это. Более того, он выглядит решительным.

— Виктория, я уже давно смирился с тем, что беспомощен перед тобой. Хорошо это или плохо, плохо или хорошо, но я буду рядом с тобой до самого конца. Моя песня будет последней, которую ты услышишь.

— Спасибо. — Два слова не исчерпывают всей моей благодарности, но это все, что я могу ему предложить.

Беспокойство о старых богах стихает, когда до моих ушей доносятся тихие стоны. Вздохи и визги восторга, которые не дают возможности сосредоточиться на чем-либо еще. Илрит останавливается и переминается с ноги на ногу. Он оглядывается назад, а затем снова вперед.

— Что это? — Я не вижу, что ждет нас на другом конце туннеля, по которому мы шли, но теперь это полностью поглощает мои мысли. Солнечный свет так ослепительно отражается от чистого песка впереди, что я вижу только яркость. Единственная подсказка о том, что ждет меня дальше, — это звуки, которые мой разум отказывается идентифицировать.

— Я надеялся, что здесь не будет других, — пробормотал он.

— Других?

Он на секунду поджимает губы и, потирая затылок, оглядывается на меня с несколько овечьей улыбкой.

— Может быть, будет лучше, если мы вернемся. Тебе не нужно видеть остальную часть острова Дерева Жизни. — Его слова говорят об одном, но ноги отказываются двигаться.

И теперь мне стало еще любопытнее.

— Что случилось? — спрашиваю я — нет, требую твердо. Он неловко сглатывает. Я пробую более мягкий подход. — Ты можешь мне сказать.

Но он все равно ничего не говорит и качает головой. Я никогда не видела, чтобы он выглядел таким смущенным и неловким, и не могу понять, что могло его так зацепить.

— Я обнажила перед тобой свою душу, Илрит. Я сказала больше, чем следовало. Выразила скептицизм по отношению к твоему дому, и ты принял это близко к сердцу. Дай мне шанс вернуть тебе эту доброту.

Его грудь медленно вздымается, пока он набирается храбрости.

— Пляж там, как и на всем остальном острове, — священное место для моего народа. Это одно из немногих мест во всем Мидскейпе, где мы можем ходить по суше, не испытывая никакого дискомфорта и не затрачивая много магии на поддержание двуногой формы. — Он переключается, его голос становится глубже, несомненно, вопреки ему самому. — Итак, именно здесь мы, мой народ… — он прочистил горло и, кажется, набрался храбрости, чтобы продолжить. — Именно здесь мы обеспечиваем будущие поколения.

Мой взгляд метался туда-сюда между ним и выходом из туннеля. Никаких изменений, никакого движения. Но звуки продолжаются, становятся все громче, достигая крещендо, от которого у меня самого сжимается низ живота и становится жарко от предвкушения. Но я не позволяю этому взять верх. Я не смущенная дева, не знающая путей наслаждения. Я беру себя в руки.

— Ты хочешь сказать, что именно сюда приходят сирены, чтобы заняться любовными утехами?

Он кивает. Я уже собираюсь согласиться с ним, что нам пора идти, как вдруг он говорит:

— Ты хочешь посмотреть на это? Берега наших страстей?

Я все еще стою на месте. Я смотрю на него, чувствуя, что должна сказать «нет». Ведь нам нечего там делать, не так ли? И это не то, что мне нужно видеть. Я знаю, как делаются дети. У меня есть все причины отказаться.

Но вместо этого, с огромным любопытством и малейшим предвкушением того, что он, возможно, действительно намеревается сделать, взяв меня сюда, я говорю:

— Да,