Шрифт:
Закладка:
— Всё, что вам нужно сделать — это найти какое-нибудь безопасное место, — настаивал Карсин. — Там, где вы сможете установить свой штандарт и призвать тех, кто остался вам верен. Они придут к вам, ваша милость. Они придут к вам тысячами и положат свои жизни к вашим ногам. Поверьте мне, пожалуйста, моя госпожа! Силакви боится этой возможности больше всех остальных!
Милена уставилась на него, приоткрыв глаза, чтобы не сморгнуть слёзы.
— Но… — услышала она свой собственный тихий, жалкий голос.
Казалось, Беза готов был выругаться, схватить её в охапку и потащить, не обращая внимание на скулёж. Однако мужчина лишь смиренно посмотрел вниз и какая-то часть души Мирадель в панике забурлила. Она не могла его лишиться. Только благодаря навыкам Карсина её до сих пор не нашли! Лишь он и его смекалка позволяли императрице оставаться ненайденной.
Ночь началась… не слишком приятно. Милена подсознательно понимала, что Лотти делает это не только для того, чтобы завоевать Безу, но и чтобы досадить ей.
Воркование в темноте. Скрип свинченных деревянных частей кровати. Стон слившихся друг с другом чресл. Перехваченное дыхание, как будто каждый толчок был внезапным падением.
Он был мужчиной, сказала она себе. Бесполезно просить лису сопротивляться кролику. Но Лотти… она была женщиной и поэтому повелевала своим желанием так же, как плотники повелевают своими молотами. Если бы Мирадель услышала, как Карсин уговаривал её, подталкивал, поддевал с особой целеустремлённостью, которая отличает похоть от любви, тогда она, возможно, поняла бы её. Но вместо этого она услышала, как Лотти соблазняла мужчину, используя особый женский тон, способный разжечь огонь страсти.
Девичьи надутые губы. Застенчивое поддразнивание. Неугомонность рук и ног, нетерпеливых для плотской борьбы.
Милена слышала, как девушка, соперница, занималась любовью с мужчиной для пользы самой императрицы.
До этого момента Мирадель даже не подозревала о том, что… умудрилась начать что-то к нему чувствовать. Что-то… непонятное и странное. Что-то заставляющее кусать угол подушки, стараясь не обращать внимание на звуки и тихие стоны.
«Оставь его мне, — говорила Лотти в воображении Милены. — Ты не подходишь ему. Я моложе и красивее. Целители не проводили надо мной десятки процедур, а алхимики не спаивали свои вонючие экстракты. Я чиста, а потому смогу дать ему то, что никогда не сумеешь ты».
Императрица ощутила, как повлажнело у неё между ног. Лежать здесь, в паре метров от совокупляющейся парочки, чуять запах похоти и подрагивать самой. Это было выше её сил. Уши женщины напрягались, прислушиваясь: чмоканье губ, сжимающихся между вздохами, хлопковое прикосновение горячей сухой кожи к горячей сухой коже… вязкое хлюпанье от соприкосновения мокрого с мокрым.
И когда он застонал, святая императрица Империи Пяти Солнц почувствовала, как он твёрд и прекрасен, а тело Милены ощутило фантомные прикосновения его крепких рук. И она заплакала — приглушёнными рыданиями, затерянными между порывами их страсти. На Мирадель навалилась обида за всё, что было пережито. За все испытания, которые сломили её.
Соседняя кровать затрещала от сдерживаемого напряжения. То, что было томным, становилось грубым от сильной страсти. Лотти вскрикнула и вскочила на мужчину, которого возжелала Милена — оседлала и начала быстро двигаться, приближаясь к вершине удовольствия.
«Оставь его мне!» — вновь прозвучал её голос в воображении императрицы.
В этот момент дверь с треском распахнулась, освещённая факелами. Люди в доспехах ворвались внутрь, разбудив изумлённую тишину. Лотти скорее подавилась, чем закричала. Мирадель торопливо вскочила на ноги, прикрываясь тонким одеялом.
Мельтешение факелов. Ухмыляющиеся лица и сальные бороды в неверном свете. Рослые фигуры, затянутые в форму святых рыцарей. Сверкающие клинки и заряженные мушкеты. Гербы Империи и знаки Хореса повсюду отпечатанные в затопившем их безумии.
И Карсин, обнажённый и воющий, с красивым лицом, искажённым беспричинной дикостью. Высший сион столкнулся с точно такими же сионами, заранее готовыми к его присутствию.
Какая-то тень схватила Милену за волосы, повалила её на пол и рывком поставила на колени.
— Вы только представьте! — засмеялся чей-то плотоядный голос. — Шлюха пряталась среди беженцев!
Капитан её гвардии сражался в одиночестве, его палаш со свистом рассекал плотный воздух. Один из сионов упал, схватившись за горло.
— Отступник! — взревел Беза, внезапно став бледнокожим варваром, каким он всегда и был. — Преда!..
Сразу трое высших выступили против него, завязав короткий бой, закончившийся тем, что Карсина повалили на пол.
Они набросились на него, колотя и пиная. Один из рыцарей вывернул его руку, заставив Безу встать на колени, двое других принялись бить его по лицу тяжёлыми стальными кастетами. Милена смотрела, как исчезает его красота, словно это был всего лишь лёд, растаявший по весне.
Императрица почувствовала, как что-то первобытное поднимается из её горла, услышала, как оно летит…
Рыцарь веры, схватив изуродованного мужчину за волосы, позволил Карсину шлёпнуться на пол, после чего пробил его череп. Мирадель, казалось, не могла оторвать взгляда от провала, в который превратилось его лицо, настолько всё это было жестоко и невозможно.
Этого просто не могло быть.
Визг Лотти едва ли походил на человеческий. Он звенел на высокой ноте, искажённый безумием.
И долгое время он казался единственным шумом в мире.
Вторженцы переглянулись и рассмеялись. Один из них жёстким ударом наотмашь заставил Лотти замолчать. Девушка свалилась с дальнего края кровати.
Милена успела забыть о беспечности людей, которые убивают — об опасности их тёмных и бурных капризов. Ранее она лишь слышала о подобном, но сейчас инстинкты проявились будто сами собой: внезапная бдительность, обмякшее тело, оцепенение, переходящее в холодную сосредоточенность…
Отряд состоял из восьми или девяти рыцарей веры и никто из них не был знаком женщине. Их дыхание отдавало вином и пивом. Жрец, одетый в длинный плащ, прошёл сквозь группу мужчин, остановившись прямо напротив того места, где пряталась Лотти, свернувшаяся нагишом под одним из закрытых ставнями окон. Он склонился над ней, небрежно схватил за запястье и силой заставил выпрямиться, не обращая внимание на плач и слёзы.
— Стой смирно, — с толикой раздражения произнёс жрец, а потом… отсчитал ей десять золотых монет, положив прямо на тонкую девичью ладонь. — А вот и серебро, — хмыкнул он, поднеся монету к свету.
Жрец повертел серебрушку между большим и указательным пальцами,
