– Ослепли мы! Вот что-с! – говорил Тоцкий. – Сослепу не посчитали, сколько нас, и принялись за европейскую войну. Ведь это не парад-с! А как начали нас щипать, мы и того… Немножко прозрели… и поняли, что прежде всего мало нас…

Везде, где враг являлся, Солдат наш грудью брал. Глупее прежнего зато распоряжался Парадный генерал.

– Шишш! – зашикал опять штабс-капитан. – Оставьте, батенька, поэзию, право, оставьте! Поэзия до добра не доводит.

Но Тоцкий не слушал его.

– Ведь теперь всякий мальчишка поймет, что нас приперли в угол, что неприятеля отбить мы не в состоянии, что мы защищаем одни севастопольские развалины. Для чего? Позвольте вас спросить. Для какой цели-с?.. Там, где мы бросаем миллион снарядов, «он» бросает два-три миллиона. Он буквально все, все бастионы, весь Севастополь покроет чугуном… А отчего-с? Позвольте вас спросить. Да оттого, что у него казны больше… За него и Ротшильды, и Мендельсоны, и Стефенсоны, и всякие соны. – Он оперся на золотой мешок!..

– А у нас русский штык и русский Бог!.. – вскричал майор Фарашников.

– Да, вот теперь и свистите в кулак с русским штыком… Мы со штыком, а он вон с ружьями Минье, что бьют на тысячу шагов. Мы еще только подходим к нему, а он уж нас бьет… Вот и сладьте с ним… Нет-с! Не разочли-с! Играем втемную. Как говорится, на «уру»!..

«Темный путь» – промелькнуло у меня тогда в голове. И мне вдруг представилась вся эта резня и бойня темным делом. И показалась мне, как светлая звездочка впотьмах, «она», – ее жизнь, этой, казалось мне, крепкой, светлой натуры.

И мне (я это хорошо помню) представилось тогда, что лучше спасти ее – эту одну жизнь, чем губить неизвестно из-за чего десятки жизней, которые пригодились бы и не для такого темного дела.

Из-за чего, для чего мы бьемся?! Из-за чего и для чего нас бьют?

Сбирается грозный шумящий собор На Черное море, на Синий Босфор… И ропщут, и пенятся волны… Твой Суд совершится в огне и крови, Свершат его слепо народы.

Да! Даже слишком слепо; впотьмах глупой скотской бойни, не зная, куда идут и зачем идут!.. И мне стало невыносимо тяжело.

XLI

На другой день я не выдержал. Неприятель почти замолк, и я отпросился в город.

Я не заметил, как уже очутился на его окраинах. Пули свистели мимо ушей, пролетали ядра, со звенящим шумом проносились ракеты, – я ничего не замечал. У меня была одна мысль, одна idée fixe. Как и где ее найти?

Прежде всего отправился к Томасу, нашел там несколько офицеров и у одного из них, у штабного капитана Круговского, узнал, что она живет недалеко от набережной, по ту сторону города, в Матросской слободе.

– Чистенький беленький домик. Вы сейчас узнаете, – говорит Круговский. – Около него еще растут орешина и две груши. Только около него и есть садик. Да, наконец, спросите Степана Свирого, ботбоцмана. Каждый мальчишка укажет. Да, наконец, спросите: где мол «дикая княжна» стоит, сейчас все пальцем укажут.

«Дикая княжна!» И говорят, что русский человек умеет страдать и сострадать!

Я почти бегом бежал в Матросскую слободу и при этом завидовал чайкам, которые носились над заливом. Беленький домик я увидал издали, увидал маленький садик, удостоверился, что то и другое принадлежало Степану Свирому.

Маленькое крылечко вело в домик. Я постучался, подождал. Торкнулся в дверь. Она отворилась, и на меня пахнуло духами. Это ее запах, запах гелиотропа.

За маленькими сенями открывалась довольно большая комната с венецианским окном на море. У окна в большом вольтере сидела княжна в белом пеньюаре. Я вскрикнул от радости и изумления.

– Вы живы!.. Невредимы?!

Она пристально смотрела на меня и не вдруг ответила.

– А! Это вы?.. Садитесь. – И она указала на небольшой табурет подле себя.

Она была слаба и необыкновенно бледна, ее волосы, сизо-черные и густые, были почти распущены. Все движения медленны и ленивы; а глаза, эти большие жгучие глаза, как будто сузились, померкли и ушли внутрь. Она говорила слабо, нехотя.

– Садитесь… – повторила она, видя, что я не двигаюсь и смотрю на нее с состраданием.

– Княжна!.. Я так рад, что вы… не погибли… Я считал вас погибшей…

Она тихо повертела головой.

– Нет!.. Я не погибну… Я застрахована…

– Как же вы добрались до дому?.. Как вы попали сюда? – продолжал я допрашивать, обтирая крупные капли пота, которые выступили на лбу.

Она пожала плечами и слегка улыбнулась, как будто удивилась, что это может меня интересовать.

– Очень просто… Меня нашли на поле… Меня все здесь знают… Посадили на лошадь и привезли сюда…

– Кто?

Она опять пожала плечами.

– Не знаю кто… Какой-то знакомый офицер?.. Que sais-je[51]?! – И она грустно опустила голову, закрыла глаза и замолчала.

Я посидел с полминуты и встал.

– Извините, княжна, – сказал я… – Я только на минутку забежал… интересуясь узнать… Вам надо отдохнуть, успокоиться после этой ужасной ночи.

Она вдруг подняла голову, раскрыла широко глаза и схватила меня за руку.

XLII

– Сидите!.. Я это хочу! – прошептала она повелительно… – Я теперь мертвая, и вы будете