объяснил мне суть дела. Ему интересно для его большой газеты, в которой он постоянно работает, написать интервью с живым участником похода. Его кузен фон Б[люммер] не участвовал все время экспедиции и не знает подготовки похода; так как я дольше и обстоятельнее знаю весь поход, то он считает наиболее подходящим писать это интервью со мною.

Мы через посредство фон Б[люммера] провели в беседе больше часа. Карандаш писателя набрасывал весь разговор стенографически. Я давал свои личные впечатления до штурма крепости Геок-Тепе и приема делегации с принесением покорности текинцев генералу Скобелеву и этим закончили.

Писатель был удовлетворен. Он сказал, что за эту статью он получит от своей газеты крупную сумму, поэтому считает долгом оплатить и мой труд. Я на это ответил, что не собирался делать интервью с ним за деньги, а если бы заранее знал, что мне за это будут платить, пожалуй, отказался бы быть интервьюированным. Но в наш разговор решительно вступил фон Б[люммер]. Он сказал, что это его ошибка: он меня должен был предупредить о настоящей цели его кузена.

Теперь же он мне заявляет о необходимости принять вознаграждение, так как его кузен тоже не рассчитывал, что я буду делать по его предложению бесплатно и заставил меня потерять и время, и труд для него. Англичане люди практичные, зря ничего не делают, и он, кузен моего друга, просит не ставить его в неловкое предложение и от вознаграждения не отказываться; то, что он мне предлагает, вероятно составляет третью долю суммы, какую ему за эту статью уплатит газета. Он считает, что я ему дал превосходный, но сырой материал, который для газеты надо еще ему обработать, а потому и свою работу он оценивает вдвое дороже моей.

Соглашаясь, наконец, с их доводами, я сказал, что предоставляю ему оценить мой скромный труд, но ставлю одно непременное условие напечатания этой статьи: моя фамилия должна быть обозначена только одной буквой, но не полностью. На это он охотно согласился, а затем вручил мне 100 рублей и поблагодарил за выполнение его желания. Он спросил, не пожелаю ли я и дальше ему рассказать все, что знаю о Ср[едней] Азии, но я решительно от этого предложения уклонился, сославшись на слишком большую нагрузку занятий в академии, а также мое слабое знакомство со страной, откуда я скоро ушел вместе со своей воинской частью. На этом мы и расстались. Блюммера я тоже поблагодарил за предоставленный заработок, но решительно отказался продолжить это дело.

Мне что-то претило в нем, а роль интервьюера, которого засыпают самыми разнообразными вопросами экономического характера о только что присоединенной к России стране, показалась мне несовместимой с достоинством офицера. Я это откровенно высказал фон Б[люммеру], и он не настаивал. Поддерживать обыкновенное знакомство с этой семьей я тоже не считал себя обязанным, так как не чувствовал никаких связующих нас нитей. Так и закончился этот эпизод моего соприкосновения с английской фешенебельной семьей.

Между тем, ноябрь наступил и приблизился день торжественного общего собрания Географического об[щест]ва по поводу 300-летия присоединения Сибири. Собрание состоялось 3-го ноября. Довольно большой зал О[бщест]ва не мог вместить всех прибывших, и запоздавшим пришлось стоять. Задолго до начала собрания я привез в О[бщест]во все мои схемы и коллекцию. При любезном содействии библиотекаря О[бщест]ва (г. Брунемана) и сторожей все было размещено как обычно на таких лекциях. Меня угостили чаем и обласкали, уверяя, что все будет хорошо и интересно. Волновался я теперь гораздо больше, чем перед докладом в академии. Ведь мне, 21-летнему юнцу, приходилось выступать перед собранием всемирно известных ученых, членов разных высоких учреждений и Академии наук, которые соберутся не для моего доклада, а по случаю 300-летия Сибири. Мой же доклад должен будет последовать уже после блестящих и ученых речей разных светил науки… Словом, я сильно сдрейфил (как говорят моряки), и когда зал стал наполняться множеством военных и морских членов О[бщест]ва в высоких чинах и парадной форме, а затем благообразных интеллигентных лиц во фраках со звездами и массы обыкновенной публики обоего пола, я почувствовал себя отвратительно и готов был бежать.

Зал был декорирован разными, относящимися к Сибири картами и таблицами, а у кафедры на стене ютились скромные схемы и коллекции, на которые я глядел из последних рядов стульев с душевной тоской, радуясь, что пока на меня никто не обращает внимания.

Раздался громкий звонок председательствующего вице-президента И[мператорским] Р[усским] Г[егорафическим] О[бщест]вом П. П. Семенова, занимавшего с членами Совета О[бщест]ва и почетными членами огромный стол, покрытый зеленым сукном с бахромой и кистями.

Шумная публика уселась и смолкла. Поднялся со своего председательского кресла величавый старик с большой головой и копной седых вьющихся волос, держа в руках объемистую пачку отдельных листков, по которым бегло и отчетливо он начал свою блестящую речь о Сибири. Речь эта по своей талантливости, огромной эрудиции П.П. Семенова и превосходному литературному языку, меня так захватила, что я совершенно забыл обо всем и мысленно носился вместе с лектором по обширным пространствам Сибири…

Речь длилась около 2 часов без передышки. Гром аплодисментов пробудил меня от моего забвения. Объявлен был необычный перерыв, так что публика даже не двигалась со своих мест. Звонок возвестил продолжение заседания. Из коридора еще втиснулись те, кто не попал в зал. Смолкли. П.П. Семенов поднялся и сказал:

– По программе надлежит рассмотреть некоторые дела О[бщест]ва, но у нас, кроме того, есть еще очень интересный доклад о только что присоединенном Закаспийском крае одного из молодых офицеров, участника блестящей экспедиции генерала Скобелева. Совет Географического] О[бщест]ва предлагает поэтому выслушать сначала доклад нашего молодого лектора и путешественника.

Раздались голова: «Просим, просим!»

– Слово предоставляется поручику Леониду Константиновичу Артамонову, – громко сказал П.П. Семенов, разыскивая меня глазами в толпе стоящих.

С жестоким замиранием сердца я пробрался из заднего ряда стульев вперед в маленькой кафедре, расположенной у стола с моими схемами, рисунками и коллекцией. Сотни пар глаз с величайшим любопытством рассматривали меня теперь, видимо, с удивлением ожидая, что может сказать такому блестящему собранию людей науки и жизненного опыта безусый юноша-офицер, не имеющий в руках ничего, кроме указки для карты… Я действительно первое время потерялся… Сделав общий поклон, я несколько времени мучительно молчал, а затем начал каким-то чужим голосом доклад с обычной формулы обращения. Но как только мыслями я попал в Закаспий, то сразу вошел в свою колею. Как и в академии, все передо мной застлал туман, а в голове ясно вырисовывалась давно подготовленная программа лекции.

Начав с краткого исторического