Я в третий раз нарушаю молчание:

– Я знаю, какую боль причинила тебе, Томас, и очень жалею об этом. Я постараюсь стать тебе хорошей женой, самой лучшей. Я буду так же добра к тебе, как ты ко мне. Но я хочу понять. Зачем ты это делаешь?

Он вздыхает, с силой выпуская из легких длинную струю воздуха, и крепче сжимает гальку в руке.

– Потому что я должен тебя спасти. Ты падший ангел. То, что с тобой случилось, ничего не меняет. Даже наоборот, теперь ты особенно нуждаешься в спасении. – И он поднимает глаза к небу так, словно видит парящие над ним сонмы ангелов.

– Томас, не надо так. Какой я тебе ангел… ты же не считаешь на самом деле…

Он снова смотрит на камень у себя в руках, его пальцы ласково поглаживают шершавые бока.

– Я пробовал не любить тебя. Старался изо всех сил, правда. Но это оказалось невозможно. И тогда я понял: высшая сила хочет, чтобы я любил тебя. И спас.

– От чего меня нужно спасать?

– От еврея. Он же тебя изнасиловал. Иначе и быть не могло. Ты не виновата. Когда я думаю об этом так, мне становится легче. И я не позволю ничему плохому случиться с тобой снова. Я стану твоим защитником. – Подняв руку, он зашвыривает камешек далеко в озеро. Описав в воздухе большую дугу, камешек с громким «плюх» падает в воду.

Мое сердце бьется сильнее. Чаще.

Томас трет руками лицо. Поправляет очки.

– Мне не нужна благодарность, – говорит он ровным, невыразительным голосом. – Я делаю это из любви к тебе. Но одну вещь ты должна понять, хотя ты, наверное, и так уже знаешь. – (У меня перехватывает горло.) – Ребенка быть не должно. Я не потерплю мишлинга в своем доме! Конечно, сначала тебе будет тяжело, но потом ты будешь благодарна мне, я уверен. – Его глаза скользят по моему животу, и я вижу, как его лицо затуманивает облако отвращения.

Сильный приступ тошноты вдруг накатывает на меня.

– Как это – не потерпишь ребенка? Что ты хочешь, чтобы я с ним сделала?

– Неужели ты и в самом деле думала, что я собираюсь растить этого жидовского ублюдка? Смотреть на него и вспоминать все, что было? Нет, Хетти, это невозможно, немыслимо.

– Но ты же сам сказал! Ты сказал маме и папе, что этот ребенок твой. Что ты женишься на мне из-за него. Зачем ты это сделал? Не понимаю. – Темная тень окутывает меня.

– Я хотел защитить тебя, а не ублюдка. Да и вообще, зачем он тебе? В смысле, ты ведь наверняка тоже хочешь… выпутаться из этого поскорее. Чтобы отдаться мне, целиком и полностью. У нас еще будут дети, наши собственные. Много детей.

Он хватает меня за руку и стискивает ее изо всех сил, но я не могу дышать – горло сжалось, я задыхаюсь.

Земля под моими ногами подпрыгивает и переворачивается, в глазах темнеет.

– Хетти?

Зрение возвращается ко мне, я снова вижу озеро.

– Ты в порядке? – Озеро заслоняет от меня узкое лицо Томаса, его глаза с тревогой смотрят на меня сквозь грязные очки. – Ш-ш-ш, – говорит он. – Молчи. Дыши глубже.

Я так и делаю.

Наконец дышать становится легче, и пульс понемногу успокаивается.

– И что же ты хочешь, чтобы я с ним сделала? – наконец спрашиваю я, усилием воли сохраняя спокойствие, не давая себе сорваться в истерику. – В смысле, как я избавлюсь от него, когда он родится? Мы ведь говорим о ребенке. Я что, должна завязать его в мешок и утопить, как котенка?

Никакой ты не спаситель. Такой же ублюдок, как они все.

– Нет, конечно, – смеется он. – Хотя, если честно, мне все равно, что с ним будет, лишь бы его не было. Существуют ведь разные приюты. Как раз для таких нежелательных детей.

– Но что мы скажем людям? Все ведь будут знать, что я беременна. Как мы объясним потом исчезновение ребенка?

– Как угодно. – Его голос вдруг становится грубым. – Скажешь всем, что он умер. С младенцами такое случается. Да он еще может умереть, если нам повезет. И тогда у нас будет одной проблемой меньше.

– Как ты можешь говорить такое? – не выдерживаю я. – Ведь речь идет о беззащитном ребенке. Кроме того, все было совсем не так, как ты думаешь. Вальтер – хороший человек. Мы с ним любили друг друга, а то, что мы сделали, – я сама этого хотела.

У меня опять перехватывает горло. Я не могу больше говорить. Только смотрю на Томаса в ужасе и жду от него хотя бы слова. Только бы он посмотрел на меня сейчас и сказал, что это была шутка, жестокая, неумная шутка. Ведь это же Томас, разве он может быть таким холодным?

Но Томас молчит, на меня не смотрит. Уголки его рта опущены, очки опять сползли с переносицы. Его вид становится мне ненавистным.

Все на свете имеет свою цену.

Рождение ребенка – цена, которую я должна заплатить за любовь Вальтера.

Потеря его – цена, которой требует Томас.

Что же выбрать? Заплатить – значит обречь себя на муки, не заплатить – тоже.

И все же мысль о браке с Томасом, о том, чтобы делить с ним жизнь и постель, наполняет меня ужасом.

Я смотрю на озеро и снова вспоминаю, как Вальтер спас меня из него когда-то.

Лучше бы он дал мне утонуть…