Все это было сделано под руководством и при неотступном внимании полковника Чеченева.

Почти в центре каждого лагпункта выделялось узкое и длинное капитальное, хотя и неотапливаемое, здание. Это была уборная на 250 посадочных мест, выстроенная по задумке Чеченева. Замысел начальника заключался в том, что благодаря своей высокой пропускной способности новостройка сократит время, которое лагерники тратят на оправку и отнимают от рабочих часов. Заключенные, по мнению кума[9], неодобрительно отнеслись к нововведению. Находящийся на заметке троцкист сказал:

— Это великая стройка коммунизма!

Троцкист уже 15 лет таскался по лагерям, куда его привели неосторожные слова:

— Клемансо, Ллойд-Джордж и Троцкий были великими ораторами.

За Клемансо и Ллойд-Джорджа троцкиста, впрочем, не судили, но за восхваление Троцкого по первому сроку влепили 5 лет.

Чеченев, узнав о троцкистских происках, пришел в негодование. Полковник не понял мотивов, руководящих преступником. На самом деле троцкист выражал свое восхищение новой уборной и делал это в словах, созвучных свершениям эпохи. Ни на Воркуте, ни в Тайшете он не видел ничего подобного. Ничего похожего в немецких лагерях не встречали и два военнопленных, к которым обращался троцкист в своем ненужном разговоре. Прав в лагере мог быть только Чеченев да кум. Троцкист и его слушатели получили новый лагерный срок за групповую антисоветскую агитацию.

Строения и стены лагеря были побелены известью. Свежесть цвета постоянно поддерживалась. Слепящая яркость тюрьмы и унылость окружающего пейзажа, усиленная благодаря полному истреблению всех следов жалкой растительности как в самом лагере, так и в его окружении, входили в систему психологического давления на заключенных. Заодно Чеченев распорядился извести растительность на всех объектах, где работали заключенные вне лагеря, и в том числе на деревообделочном заводе, угольной базе и на строящемся пивном заводе с цехом безалкогольных напитков, а также в примыкающем к штабу лагеря поселке, в котором жила лагерная администрация с семьями. В голой степи стояли и казармы для охраняющего лагерь и несущего конвойную службу гарнизона. Численность гарнизона, включая офицерский состав, достигала десяти тысяч человек. Это была дивизия внутренних войск МВД[10].

Единственными зелеными пятнами в открывающейся с воздуха унылой панораме были огороды семей лагерной администрации и парк «Сто сорок тополей» в гражданском поселке. Огороды и парк орошались водой, откачивающейся из шахт. Тополя посадили англичане, которые до революции имели на Медном Руднике концессию. Теперь парк находился в ведении рудоуправления и местных поселковых властей. Про аборигенов говорили «хозяин страна», хотя никаких оснований для такого утверждения не было. В тени деревьев, как гриб после дсждя, возник ресторан. Администрация рудоуправления и «хозяин страна» вместе пили горькую, демонстрируя социалистическое единство наций. Тополя шелестели не замолкая. Под эту песню полковник Чеченев нередко вел с руководством рудоуправления деловые переговоры.

Житница Медной империи

Самолет совершил посадку. Начальника Сверхлага встречал начальник всех трех лагерных отделений Медного Рудника подполковник Отвратный. Медный Рудник был житницей Медной империи. Именно здесь в шахтах и карьерах добывалась медная руда. Чеченев бросил на Медный Рудник огромные силы. В трех отделениях лагеря содержались почти 30 тысяч заключенных, занятых непосредственно на добыче руды и на смежных работах. Методом проб и ошибок Чеченев выработал систему, понуждающую заключенных трудиться. Система была не нова — самый обычный кнут и пряник. Свой первый год новый начальник Сверхлага презирал пряник и действовал только кнутом, но не достиг нужной цели. Срок жизни человека на Медном Руднике составлял три-четыре месяца. Убыль рабочей силы не успевала пополняться за счет новых этапов. Производство оголялось. Кроме того, против чрезмерной текучести рабочей силы возражало рудоуправление. Труд шахтера требовал определенных навыков и опыта, которые приходят к человеку лишь со временем.

Преодолев себя и смирившись с неизбежным, Чеченев круто изменил курс. На Медном Руднике был введен шахтерский паек, который давался при выполнении нормы. В каждом лагерном отделении появились новая столовая, кухня, баня-прачечная и пекарня. Для шахтеров нашлась одежда первого срока. Воровство со стороны администрации лагеря снизилось на 35 процентов. Больших жертв начальник Сверхлага от подчиненных добиться не смог. Сплошные двухэтажные нары в бараках, на которых люди лежали впритирку, сменились на двухъярусные деревянные вагонки, изготовленные без единого гвоздя и рассчитанные на четырех человек. Двое заключенных с комфортом располагались внизу и двое наверху. Рядом с вагонками стояли тумбочки. Летом 1951 года на Медном Руднике не осталось ни одного доходяги — старые вымерли или были отправлены в Пустынное, а новые не появлялись. Заключенные теперь жили впроголодь, болели каждую весну цингой, но больше не умирали голодной смертью.

Улучшив питание и быт своих рабов, Чеченев ни на минуту не забывал, что эти отбросы общества должны узнать, что такое настоящая тюрьма. Полковнику не нужно было занимать изобретательности и не требовалось преодолевать себя, когда он ужесточал режим и придумывал новые виды наказания для заключенных.

А они этого заслуживали, и не только за прошлые преступления. По сводкам оперчекистов, в лагере постоянно вынашивались злодейские планы побега, террора в отношении стукачей и администрации, восстания, саботажа и диверсий на производстве. Не умолкала антисоветская агитация. По своей натуре полковник был подозрителен и верил оперчекистам. Особенно страшными казались вражеские планы взрыва шахт. Чеченев боялся, что крупная диверсия обернется для него концом службы. На карьерах и на шахтах хранился запас аммонита, который использовался для отпалки скальной породы и пластов медной руды. Заключенные не имели доступа к взрывчатке, но ее утечка была не исключена. Породу рвали подрывники-вольнонаемные, с большим трудом набранные рудоуправлением из местных ссыльных и спецпереселенцев, а это был ненадежный контингент. Еще ненадежнее казались подрывники-заключенные, которые, несмотря на строжайший запрет Чеченева, иногда временно допускались лагерной администрацией на взрывную работу. Вольнонаемных подрывников не хватало, и администрация принимала неправильное решение, не выдерживая давления со стороны рудоуправления.

Шесть месяцев назад в резиденцию к начальнику Сверхлага без вызова явился начальник режима Медного Рудника майор Пронзительный. Майор спасал свою шкуру, но докладывал нахально и уверенно:

— Пресечена попытка взрыва шахты № 33. Надзиратель Касымов, который помешал преступнику заложить взрывчатку в подъемник, контужен. Сам диверсант, спасаясь от Касымова бегством, подорвется на взрывчатке, которую нес с собой.

Чеченев лично возглавил расследование. Узнать удалось не многое. Со слов Касымова, он был оставлен на службе в шахте после ухода смены, в связи с тем что в бригаду подрывников включили заключенного. Надзиратель окликнул своего поднадзорного, но тот, вместо того чтобы ответить, быстро отошел и скрылся в боковом штреке. Касымов устремился за ним и стал пробираться в штрек. Раздался