сказать.

— Пойдемте на воздух, — наконец предложил он. — Тут душно…

Они вышли на улицу и пошли, медленно удаляясь от тяжелой, серой громады здания УВД.

— Я знаю этот интернат. У меня бабушка там работала, — рассказывала Овсянникова.

— А кто ваша бабушка?..

— Педагог. В прошлом году на пенсию ушла. Но это неважно. Я знаю интернат, знаю его воспитанников. Это же не психушка. Они не буйные. Просто у них отставание в развитии.

— Это называется олигофрения, — кивнул Витвицкий.

Овсянникова пожала плечами.

— Наверное, но они безобидные. Просто они как дети. Знаете, дети, бывает, рассказывают всякое. Но им же никто не верит.

— Дети не признаются в убийствах, — возразил Витвицкий.

— Но вы же сами сказали, что они наговаривают на себя!

— А еще я сказал, что не могу этого доказать, — вздохнул капитан.

— Неужели нет способа? — спросила Овсянникова.

Витвицкий посмотрел на нее, смутился, но все же принял решение и сказал, глядя в глаза девушки:

— Можно попробовать… Но мне понадобится ваша помощь.

* * *

Тихо гудел работающий магнитофон, крутились с легким шорохом бобины. Сидящие в кабинете люди мрачно смотрели на Жаркова, а он, уже полностью раскрепостившись, жестикулировал, улыбался или, наоборот, хмурился, в общем играл лицом, рассказывая все новые и новые подробности:

— …Девочку мы убили в парке Авиаторов. Она дурочкой была.

Ковалев наклонился к Кесаеву, тихо сказал, поясняя:

— Ирина Дунькова тринадцати лет была убита в парке Авиаторов летом. Тело нашли не сразу. Страдала умственной отсталостью.

— А еще раньше мы машину угнали, — почти кричал Жарков. — «Москвич». Такого цвета… как обложка на паспорте. Красивый. Мы на нем в Днепропетровск поехали. Там тоже убили. Двух девочек. Ножом.

Магнитофон со щелчком остановился — закончилась пленка. Освободившаяся бобина завертелась вхолостую.

Ковалев приказал конвойному:

— Уведи его. И давай сюда второго. То есть первого… Черт! Шеина!

Явно довольного собой и оказанным ему вниманием Жаркова увели.

— Что за две девочки? — спросил Кесаев.

Полковник, опустив голову, еле слышно ответил:

— Не знаю. Будем проверять.

Он повернулся к Липягину:

— Эдик… Эдуард Константинович, сделай запрос в Днепропетровск.

— Считайте, что уже, товарищ полковник! — заверил его Липягин.

Вернулся офицер, уводивший Жаркова. На его лице читалась растерянность.

— Я же сказал привести Шеина! — рявкнул Ковалев.

Офицер развел руками:

— Извините, товарищ полковник. Арестованного Шеина забрали для проведения следственного эксперимента.

Ковалев побагровел.

— Какого эксперимента? Кто забрал?

— Старший лейтенант Овсянникова…

— Идиотка своевольная! — не сдержался мужчина.

— Ну и дисциплинка у вас, Александр Семенович, — хмыкнул Кесаев.

— …И еще с ней поехал капитан Витвицкий, — добавил офицер.

На этот раз изменился в лице Кесаев. Ковалев только криво ухмыльнулся.

* * *

В лесополосе у платформы вновь стало многолюдно — за деревьями стояли милицейские машины, было выставлено оцепление, чтобы оттеснить собравшихся зевак.

— Граждане, расходимся, — в сотый, должно быть, раз повторял усатый милиционер. — Здесь не происходит ничего интересного. Обычные следственные действия.

В стороне, там, где был обнаружен труп мальчика, стояли Витвицкий и Овсянникова. Шеин безошибочно привел их к разворошенной куче листьев.

— Здесь вот. В листьях, — кивнул Шеин в сторону кучи.

— А удочку вы где бросили? — спросил Витвицкий.

— Какую удочку? — не понял подозреваемый.

— На допросе вы сказали, что у мальчика была удочка. Вы об нее руку оцарапали.

Шеин задумался и кивнул.

— А, удочка. Она тоже из листьев торчала. Я полез посмотреть и оцарапался.

— Что посмотреть? — быстро спросила старший лейтенант.

— Как это чего? — не понял Шеин. — Что там в листьях лежит.

Витвицкий и Овсянникова переглянулись.

К толпе зевак подошел Чикатило в пальто и шляпе, с портфелем в руке.

— Что-то случилось? — спросил он у усатого милиционера.

— Ничего не случилось, — устало сказал он. — Следственный эксперимент. Проходим мимо, гражданин.

Зеваки прислушивались к их разговору.

— Это из-за убийства? Здесь ведь мальчика убили? — поинтересовался Чикатило как ни в чем не бывало.

— А вы откуда знаете? — милиционер внимательно посмотрел в его лицо.

— Так все говорят, — мужчина кивнул на толпу зевак.

Люди закивали, подтверждая его слова. Чикатило посмотрел на стоящих возле кучи листьев Витвицкого и Овсянникову.

— Так! Ну-ка немедленно очистили территорию! — разозлился милиционер и крикнул напарнику: — Савчук! Гони всех отсюда!

Савчук с противоположной стороны поляны двинулся на зевак. Люди начали расходиться, переговариваясь.

— Извините, — Чикатило попятился.

— Идите, идите… Нечего тут смотреть, — буркнул усатый.

Чикатило развернулся, не спеша пошел в сторону платформы, бросив на прощание еще один взгляд на Витвицкого и Овсянникову. Психолог вздрогнул, как от укола, обернулся, но не заметил никого, достойного внимания.

Следственный эксперимент закончился. Милиционеры надели на Шеина наручники, посадили его в желтый милицейский «бобик». За лесом раздался гудок, и секундой позже накатил грохот проходящей электрички, постепенно затих, зашипели открывающиеся двери.

Витвицкий поежился, посмотрел на автомобиль, но взгляд его все время возвращался к куче листьев. Овсянникова достала сигареты, зажигалку, попыталась прикурить, но зажигалка не работала. Девушка вопросительно посмотрела на Витвицкого. Тот развел руками, извинительно улыбнулся.

— Простите, не курю.

Овсянникова с досадой сунула сигарету в карман, вздохнула:

— Ладно, здоровее буду. Что думаете по поводу Шеина?

— Товарищ старший лейтенант, когда поедем? — крикнул водитель.

— Подожди пять минут! — ответила Овсянникова.

Витвицкий молчал, ковырял носком ботинка опавшие листья. Девушка внимательно смотрела на него, ждала, вертя в руках бесполезную зажигалку. Невидимая за деревьями электричка снова дала гудок, тронулась и загремела, набирая ход. Наконец капитан собрался с мыслями:

— Этот человек… Шеин этот… У меня нет ни малейшего сомнения, что он действительно был тут, на этом вот месте. Но я не представляю, чтобы он мог изнасиловать и убить… Ребенка, вы понимаете? Я психолог, я изучал типы личностей… Хладнокровно втыкать нож… Глаза выкалывать… Нет, невозможно!

Овсянникова грустно улыбнулась, но тут же согнала с лица улыбку.

— Вы, Виталий Иннокентьевич, видимо, мало работали с живыми преступниками, — с грустью в голосе сказала она. — Попадаются такие экземпляры… Один родную бабку задушил шнуром от утюга за пенсию — выпить хотел, а денег не хватало. Так он нам на следствии в глаза песни пел, что любил ее с детства, рассказывал, как они кроликов вместе кормили…

Витвицкий недоуменно вскинул взгляд на Овсянникову.

— Позвольте, Ирина, но вы же сами говорили… про интернат и про то, что он…

— Я теперь уже ничего не понимаю, — вздохнула старший лейтенант. — Вы правильно сказали — он тут был. Он указал, где тело, показал, как они шли от станции. Удочка еще эта проклятая…

— А нож? — воскликнул Витвицкий. — У нас еще нет заключения экспертизы, что нож Шеина был орудием преступления. И от станции тут только одна тропинка, больше идти негде.

— Нож, которым убивал, он мог выкинуть… Но главное —