Перед глазами замелькали фотографии, протоколы, рапорты — чья-то прежде времени оборванная жизнь, чья-то недоработка, безликий, ненайденный, избежавший наказания преступник…

Виталий Иннокентьевич штудировал информацию с дотошностью, с какой работал над диссертацией, но в голове параллельно вертелись совсем другие мысли. Из памяти всплыл голос Шеина:

— Удочка у него была! Эта… из бамбука! Вона, я руку об нее поцарапал!

Витвицкий сделал пометку в блокноте, закрыл дело, отложил на другой край стола. Взял новую папку и углубился в чтение, задумчиво покусывая кончик ручки.

— А удочку вы где бросили? — будто со стороны слышал он собственный голос.

— Какую удочку? — звучал в ответ голос Шеина.

— На допросе вы сказали, что у мальчика была удочка. Вы об нее руку оцарапали.

— А, удочка. Она тоже из листьев торчала. Я полез посмотреть и оцарапался.

Витвицкий листал документы, делал пометки в блокноте. Изначальная стопка дел уже довольно сильно поредела. Зато на другом краю стола появились две стопки с отсмотренными делами: одна побольше, другая поменьше.

Новая папка, новое дело, новые фотографии с новым истерзанным трупом, новые протоколы, новые заключения… От кровавых подробностей на душе было скверно. Капитан все яростнее покусывал кончик ручки. А в голове снова и снова звучали голоса из недавнего прошлого:

— Я полез посмотреть и оцарапался, — говорил Шеин.

— Что посмотреть? — спрашивала его Ирина.

— Как это чего? Что там в листьях.

Витвицкий с отсутствующим взглядом завис над делом, мысли его ускакали далеко от содержания папки. В голове по кругу, как сломанная пластинка, звучал голос Шеина:

— Удочка… из бамбука. Вона я руку об нее поцарапал… Удочка… тоже из листьев торчала… Я полез посмотреть и оцарапался… Удочка… из листьев торчала… Я полез посмотреть… что там в листьях…

Вот же! Удочка торчала из листьев, Шеин оцарапал руку, когда полез посмотреть, что в листьях лежало. А до того говорил, что оцарапался, когда убивал мальчика. Так убивал или не убивал? И когда напоролся на удочку? А может, вовсе на нее не напарывался?

Витвицкий с таким остервенением закусил кончик ручки, что хрустнул пластик.

— Вы, кажется, не завтракали, Виталий Иннокентьевич, — вывел его из задумчивости голос Ирины.

Мужчина повернулся на голос. За окнами было уже совсем светло. В нескольких шагах от него стояла старший лейтенант с сумкой и улыбалась.

— Здравствуйте, Ирина, — опешил Витвицкий. — Почему вы так решили?

— Надо быть очень голодным, чтобы есть шариковую ручку, — рассмеялась Овсянникова, подошла вплотную и принялась выкладывать на стол термос и свертки с бутербродами.

— Угощайтесь, — пригласила она. — Нам с вами здесь весь день куковать.

— Нам? — не понял Виталий.

— А вы как думали? Я же говорила, инициатива наказуема. Ваше начальство в этом, как я смотрю, с моим солидарно: неугодных — в архив, чтоб под ногами не путались.

Девушка сняла крышку с термоса, налила в нее кофе и протянула Витвицкому.

— Вот кофе. Угощайтесь.

Благодарно кивнув, Витвицкий принял исходящую паром крышку, пригубил. Овсянникова тем временем шарила взглядом по столу, отметив разделенный на три стопки ворох дел, блокнот с пометками. Было видно, что капитан успел основательно потрудиться.

— А я смотрю, вы здесь давно.

— Я плохо спал, — нехотя признался Витвицкий. — Мысли, знаете… Вот и…

Он обвел рукой разложенные на столе дела. Овсянникова взяла стул и села рядом.

— Что-то нашли?

Психолог пожал плечами.

— Пока пытаюсь найти что-то общее. Какую-то закономерность.

— Вы уверены, что она есть?

— Она должна быть. Это единственное, в чем я уверен.

Овсянникова потянулась было за блокнотом, но в последний момент спохватилась, задержала руку и посмотрела на Витвицкого:

— Можно?

Капитан кивнул, уткнув нос в материалы раскрытого дела и вновь погружаясь в свои мысли.

Ирина взяла блокнот, углубилась в записи, перелистывая страничку за страничкой. Дела, кучами разложенные на столе, на глазах превращались из абстрактных стопок в систематизированный материал. Овсянникова бросила уважительный взгляд на коллегу — что-что, а работать с данными он явно умел и, судя по объемам обработанного материала, делал это невероятно быстро. Захочешь, а не догонишь. Но это не повод бездельничать.

Ирина взяла папку из не разобранной еще стопки. Снова поглядела на Витвицкого. Капитан сидел над делом с полной кофе крышкой от термоса в руке и вид имел отсутствующий.

— Пейте кофе, Виталий Иннокентьевич, остынет, — подбодрила девушка.

— Что? — встрепенулся Витвицкий. — А… да… спасибо.

Он рассеянно пригубил кофе и вдруг, словно в голове его переключили какой-то тумблер, резко отставил крышку термоса и поднялся из-за стола.

— Ирина, скажите, а где находится троллейбусное депо, в котором задержали Шеина?

— Двадцать вторая линия, — оторопев от такой перемены, обронила Овсянникова. — Это в Пролетарском районе. А зачем вам?

Витвицкий, казалось, уже не слышал ее, снова заблудившись в своих мыслях.

— Я скоро вернусь, — бросил он, шагая к дверям, но вдруг, будто вспомнив что-то, развернулся и возвратился обратно. Заговорил, возбужденно жестикулируя: — В правой стопке дела, созвучные с нашим. Левая неразобранная. Обращайте внимание на жертвы: многочисленные ножевые, изнасилование либо попытка изнасилования… Это важно.

Старший лейтенант молча кивнула.

— Вы меня прикройте, если что, — немного виновато улыбнулся Витвицкий.

— Само собой… — ответила она.

Мужчина махнул рукой, что-то хотел сказать, но передумал и поспешно вышел. Овсянникова ошалело смотрела на закрывшуюся за ним дверь. Интересно, сколько еще сюрпризов таится в этом несуразном человеке?

* * *

Щелкнул выключатель, бобины магнитофона неспешно пришли в движение. В кабинете за столом с микрофоном на этот раз сидели оба — Жарков и Шеин. Вокруг привычно расселись Ковалев со своими сотрудниками и Кесаев с московской командой. Недоставало только сосланных в архив Овсянниковой и Витвицкого.

— Гражданин Шеин. Гражданин Жарков, — голос Ковалева звучал предельно официально. — Вы дали показания, признав свою вину в убийстве несовершеннолетнего Игоря Годовикова. Расскажите еще раз, под запись, как именно это произошло. Начнем с вас, Жарков.

Жарков оглядел присутствующих, приосанился. Ему явно льстило всеобщее внимание. Шеин смотрел на приятеля с некоторой ревностью.

— Ну, эта… Я, короче, шел от электрички. С платформы этой… Пригородной, короче, — начал подозреваемый.

— Мы шли, — ревниво поправил Шеин.

Жарков замолчал, повернулся и посмотрел на Шеина как на пустое место. Шеин подобрался, принимая вызов, набычился, но в последний момент сдержал себя.

— Шел, короче, я, значит, по дорожке, — продолжил Жарков. — Ну, тропинка там такая. К лесополосе. Ну и эта…

Парень снова сделал паузу, ему явно не хватало слов. Он беспомощно пробежал взглядом по лицам собравшихся в кабинете, словно пытаясь найти поддержку. Наткнулся на внимательный и даже благожелательный взгляд Ковалева, приободрился и закончил:

— Вот, короче, я пацана этого и эта… Короче,