Шрифт:
Закладка:
Теснота квартала и решётка вокруг, ворота которой на ночь запираются, придают ему вид мрачной тюрьмы; четыре тысячи пятьсот евреев живут в этом отгороженном для них пространстве, среди ужасающей обстановки.
Кажущаяся нищета существует, однако, лишь внешне; под рубищами, развалинами и сором скрываются здесь сокровища и богатства, деньги и драгоценности. Из жидовского квартала идёт вся эта пышная мебель, украшающая те дворцы, которые без всякого убранства отдаются разорившейся аристократией внаём иностранцам.
Воскресенье в жидовском квартале самый торговый и выгодный день; евреи с умыслом стараются хлопотать и шуметь как можно больше для того только, чтобы нарушить как-нибудь день отдыха христиан. Длинные вереницы женщин, по большей части торговки старым платьем, в этот день чинят его и, не стесняясь, подсмеиваются над теми, кому они продадут своё тряпьё.
Ноемия, выйдя в первый раз из дома Бен-Саула на другой день шабаша, была поражена этим зрелищем, о котором не имела ни малейшего понятия в Мантуе. Удивлению её не было границ, она не могла оторваться от этого столь разнообразного и оживлённого вида, но скоро заметила, что она сама была предметом всеобщего внимания, и красивые девушки, типичными чертами которых она любовалась, сами не отрывали от неё взоров. Она им улыбалась, когда вдруг на углу улицы заметила человека, старавшегося скрыть своё лице в складках плаща и, как ей показалось, посматривавшего на неё со зловещим вниманием. В ужасе она поспешно бросилась домой.
Но вместе с нею вошёл в дом Бен-Саула и незнакомец, ставший причиной её испуга, и вручил хозяину письмо, запечатанное простой печатью без букв и герба.
Письмо было без подписи и заключало приказание еврею явиться в указанное время на известное место. После минутного раздумья Бен-Саул решительно воскликнул:
— Я пойду!
ГЛАВА III
В САДУ ПИНЧИО
Праздничная толпа двигалась по Риму в направлении с востока на запад. По этому пути, ведущему из древнего города в современный, из тихого и пустынного — в город шумный и оживлённый, особенно бросается в глаза смесь дворцов и лачуг, которая господствует в Риме. Вид тёмных лавчонок и плохих магазинов, вид действительной нищеты наряду с мнимым великолепием сам собою невольно рождает вопрос: где же славное величие Рима? И жалка становится вся пошлость и мелочность этого падшего города.
Рим уж не столица католического мира; это большой провинциальный город.
Толпа стекалась, однако, со всех сторон на главную улицу, и народная волна направлялась к саду Пинчио, находящемуся на западной окраине города.
Отсюда зрелище становилось величественнее, и здесь представало то великолепие, следы которого мы раньше напрасно искали. Народ длинной спиралью взбирался на крутизны сада Пинчио, и с этого места Рим являлся взорам на всём своём протяжении, в полном величии своих монументов и зданий; это был отблеск его прошедшей славы.
Казалось, всё способствовало красоте пышной панорамы: заходящее солнце обливало её великолепным розовым светом, само окружённое золотым венцом; прозрачные, разноцветные тучки плыли по горизонту и ещё более украшали его. Внизу и вверху кишмя кишел народ в праздничных одеждах, и виднелись блестящие экипажи римской и иностранной аристократии.
Когда ночь опустилась над городом и его зданиями, сад Пинчио засверкал разноцветными огнями, подобно морскому маяку. К свету роскошнейшей иллюминации присоединился фейерверк, и скоро ракеты и шутихи заблистали на тёмном фоне неба; со всех террас падали световые каскады; огненный дождь брызгал у подножия холма, который, казалось, сам весь пылал.
В эту октябрьскую ночь Рим праздновал возвращение папы из его продолжительного путешествия по владениям святого престола.
Римское население осталось верно своим древним вкусам: прежняя страсть к цирку ныне воскресала в великолепии праздников, зрелищ, всевозможных развлечений и религиозных торжеств. В чаду этих удовольствий Рим забывает все; он не думает о своих муках и страданиях, признаки которых напоминают ему его унижение и падение.
Во время господства французов в Риме, бывшем тогда главным городом Тибрского департамента, не было места для общественных празднеств или, лучше сказать, их местом был самый центр города; но для населения не было тенистого места, где бы оно могло в свободные часы защититься от палящих лучей южного солнца.
Французская администрация выбрала великолепную местность Пинчио, и тут разбили сад, парящий над всем городом, с высот которого можно окинуть всю долину Тибра и хребты гор Лациума, Сабинии и Этрурии. Две тысячи рабочих в течение трёх лет, от 1811 до 1814 года, занимались украшением этого сада, им было заплачено несколько миллионов. При папах народ бездельничал, французы поняли, что только трудом его можно было оторвать от воровства и нищенства.
Сад Пинчио пользуется особенным расположением римлян, в стремящейся туда толпе можно различить все классы общества папского города. Аристократия, тип смешанный и почти сгладившийся, живёт на левом берегу Тибра. На правом берегу — транстеверинцы подтверждают вполне своё римское происхождение: суровые и энергические черты показывают сильную и пылкую натуру, широкий лоб, закруглённые брови, большие и выразительные глаза, прямой или горбатый нос придают лицу транстеверинца мужественное выражение. Заречные женщины отличаются смуглым румянцем, блистающим, но томным взглядом, благородными и правильными чертами и восхитительнейшим бюстом.
Это признаки туземной расы; отсюда, из-за реки, художники берут себе натурщиков, отсюда же выходят все чернорабочие — fachini, мясники, лодочники, носильщики и, надо сознаться, разбойники.
Рядом с этими двумя господствующими народами прозябает еврейская нация, угнетаемая гордостью одних и грубостью других, и лишь одна красота еврейских женщин восстаёт против этого унижения.
Множество иностранцев, особенно англичан с их многочисленными семействами, придают Риму вид обширной гостиницы, открытой для всех наций, и в этой инородной толпе почти растворяются сами римляне.
В Пинчио каждый класс имеет свои нравы и свои забавы.
Аристократия, дворянство и духовенство то надменно позировали, то выказывали притворную скромность, бросая исподтишка косые взгляды на женщин, кокетство, туалет и оживлённость которых так выставлялись напоказ. Всё, что только было в Риме блестящего, славного или знаменитого, всё было в саду Пинчио.
Молодые монсеньоры и римские франты вели себя так шумно, что офицерство держало себя в сравнении с ними очень степенно. Транстеверинцы предавались своим забавам совершенно свободно, — после фейерверка они отправились по большей части в окрестности Понтемоля, на Монте́-Тестачио; при свете факелов туда прибывали живописные группы
