отвел взгляд, страдание сообщило его лицу черты святости.

– Я не виноват. У тебя такой почерк, ничего не разберешь. А ты знаешь, я вечно путаюсь в буквах. Грубо-чудо-худо-глупо. Это болезнь такая. Диспепсия[1].

Мистер Б вздыхает.

– Дело не в чудо-худо. Не в грубо-глупо. Аме-рика. Аф-рика. Я полагал, что на сей раз объяснил разницу между ними так, что даже вы сумеете запомнить ее. Но вы же просто не слушали, верно?

Он прижал ладонь ко лбу, крепко, словно стараясь удержать кипевший внутри гнев.

Бог сделал большие глаза.

– Пр-рости, – манерно пророкотал он.

Мистер Б старался дышать поглубже, постукивал пальцами по бледной кленовой прожилке.

– Видите ли, видите ли, позвольте мне объяснить и это. «Прости», как концепция, как слово, должным образом примененное в данном контексте, предполагает наличие искреннего раскаяния, сожалений, угрызений совести. А я, как ни странно, никаких ваших сожалений не улавливаю. На самом деле у меня создается впечатление, что вам насрать, пойдет ли весь ваш клятый мир к чертям собачьим, пока вы будете доискиваться сношений с понравившейся вам на этой неделе потаскушкой с титьками наподобие дирижаблей, или не пойдет.

Истинность этого утверждения отрицать было невозможно. Боб создал мир, а затем просто утратил интерес к нему. Начиная со второй недели своей службы он только и делал, что дрых или играл со своими причиндалами, ухитряясь полностью игнорировать существование того, что сотворил.

И извиняло ли мальчишку то, что все человечество осыпало его проклятиями и ненавидело? О нет. Потому что один талантливый ход он все-таки сделал: Боб наделил всю эту расу убийц, мучеников и бандюганов встроенной потребностью поклоняться ему. Нет, не восторгаться сопляком попросту невозможно. Дурной, как два лимона, но с мгновениями такого блеска, что, наблюдая за ним, можно вдруг и ослепнуть.

Мужчина постарше возвратил очки на место и внимательно осмотрел своего подопечного. Выпадают мгновения – целые мгновения времени, – когда ты можешь почти пожалеть его, такой у него потерянный вид. И если на мистера Б (по какой-то причуде судьбы) нападало настроение приглядеться к нему, он замечал одиночество, облекавшее Боба, точно саван, а с одиночеством и печаль.

Ну, тут уж он сам, черт его дери, виноват. Никто же не принуждал его браться за работу, для которой он на редкость непригоден. Никто не заставлял создавать такую неразбериху. И если его единственный друг – вот эта похожая на пингвина безделушка, – так чья же в том вина? Не моя, подумал мистер Б.

Мальчишка скукожился – длинные костлявые ноги переплетены, грудная клетка наклонена под девяносто градусов к бедрам, а уж что он учинил с руками, того и описать невозможно. Локти торчат из боков, как на рисунке неумелого художника, предплечья (самостоятельно осознавшие свою неуклюжесть) обвивают, точно лианы, торс. Экк напрягает плечи, ожидая тяжкого взмаха хозяйской руки. И, дождавшись, успевает пригнуться.

– Мне. Нужна. Помощь. – Господи, как же он не любит просить о помощи. – С Люси.

И Господи, как же мистер Б не любит ее оказывать.

– Почему бы вам не поступить как всегда? Явиться ей в сновидении, показать стигмат-другой, нарисовать по синяку под глазами, соорудить самую скорбную физиономию? Они же неизменно клюют на святых провидцев с ввалившимися глазами, разве нет?

Мистеру Б известен весь цикл: неразделенное вожделение, идеализированная страсть, вершина любви… а затем Боб переключается на следующую девицу, оставляя последнюю жертву соблазненной и покинутой, погубленной. Что с ним, почему он (за сколько дюжин тысячелетий?) так и не сумел извлечь ничего полезного из собственного опыта?

– Я не могу. Потому что…

Голос у него хриплый.

Потому что она совершенна. Тебе стоило бы увидеть ее, такую прекрасную…

– Потому что она совершенна. – Боб вздыхает. – Тебе стоило бы увидеть ее, такую прекрасную, умную…

И добрую!

– …и добрую. На этот раз я думаю…

Что она может быть действительно той, единственной.

– …что она может быть действительно той, единственной.

Ладно, возможно, и я предсказуем, подумал мистер Б. У них было время, чтобы узнать друг друга. Очень много времени.

Боб сужает глаза.

– Так поможешь ты мне или нет?

– Нет.

– Ну хорошо. – Мальчишка изображает уверенность в своей правоте. – Думаю, будет только честным, если я предупрежу тебя – что бы ни произошло между мной и Люси, какие бы ни имели место сношения, как ты выражаешься, тебя они касаться не будут. И не приходи ко мне после с вопросами о том, что случилось, не обвиняй меня, потому что начиная с этой минуты я ничего не стану рассказывать тебе о моей жизни, никогда больше.

Боб обращается в столб жидкого серебра и с оглушительным треском исчезает. Экк поспешает за ним.

Мистер Б вздыхает. Благодарение небесам за несколько мгновений мира и покоя. А если он никогда больше не станет рассказывать о своей жизни, радости мне хватит на миллион и еще дюжину лет.

13

Секретарь Люка приветственно помахал ей рукой и предложил пройти в кабинет начальника.

Люси постучала в дверь, сначала негромко, сердце ее ухало. Так уж ей везет – оказаться вызванной именно в его кабинет, получить приговор от него. Не может же он не любить ее настолько, чтобы взять да и отказать в работе. Или может? Нет, даже Люк низок не до такой степени.

Не получив ответа, она глубоко вздохнула и постучала еще раз, сильнее. Возможно, его там попросту нет. Она склонилась, прислушалась, ее ухо почти коснулось двери, а та вдруг резко распахнулась, и Люси, потеряв равновесие, споткнулась и заехала Люку локтем в грудь.

– Ой!

Он уставился на нее.

Люси покраснела. Ну почему с ним всегда случается что-нибудь в этом роде?

– Я просто… вы не отвечали.

– Заходите, – тон его был холоден.

Она присела на краешек металлического складного стула. В кабинете было тепло, солнце вливалось сюда через открытое, подпертое книгой окно. Наружный воздух пах сиренью и молодой травой.

Люк смотрел в бумаги на столе, их встреча доставляла ему не большее удовольствие, чем Люси. Почему именно он должен сообщить ей новость? Он тянул, сколько было возможно, надеясь найти оправдание для отмены принятого решения. И наконец подвинул поперек стола папку.

– Вот, – сказал он, глядя на стену за спиной Люси.

Та открыла папку, быстро просмотрела документы. Контракт о найме, постоянный пропуск. Да!

– Поздравляю, – ничего не выражающим тоном. – Вопросы есть?

Господь всемогущий, что с ним не так?

– Нет, вопросов нет. Спасибо. Я правда счастлива. Это чудесно.

Люси встала, чтобы уйти, но замешкалась чуть дольше, чем следовало.

– Знаете, я ведь люблю эту работу, – с