Итак, Хо Тхи Тхао показала Дьеу все свои сокровища, а под конец – место, где спала. Ложе было застелено роскошным вышитым одеялом с изображением водяного буйвола, вилорога, коз, кроликов и людей – все они бежали, а над ложем в виде полога была растянута великолепная шкура громадного тигра.

– А это, – гордо объявила Хо Тхи Тхао, – шкура моей матери, которую я убила.

Синь Лоан прищурилась, Синь Кам в удивлении вскинула голову.

– Зачем ты это сделала? – спросила Дьеу.

– Затем, что хотела то, что принадлежало ей, и затем, что все, что существует, – мое. Иди сюда, я покажу тебе всех тварей, которых я убила, вышитых на моей постели.

Дьеу принялась слушать рассказы тигрицы обо всем, что она убила, и к следующему утру, когда тигрица ушла охотиться, на Дьеу не было ни единой царапины.

– М-да… – голос Синь Лоан зазвенел, как туго натянутая струна циня. – Значит, вот что произошло, согласно их рассказам?

– Да, – ответили Тии и заметили, что Сыюй поднялась, снова взяв в руки пику.

– Какой ужас! – Синь Кам покачала головой. – Как они могли, ведь это самое-самое, а они все испортили, все же было совсем не так.

Она вскочила, вынудив раздраженную Синь Лоан выпрямиться, и принялась вышагивать туда-сюда, время от времени хватая ртом морозный воздух, будто желая избавиться от неприятного привкуса.

– Пожалуйста, госпожа, расскажите мне, как все было на самом деле, – почтительно попросили Тии. – Я могу передать историю только так, как ее мне изложили.

– Даже если ее исказили и испортили? – холодно уточнила Синь Лоан. – Даже если, по твоим собственным словам, тебе известно, что она далека от совершенства?

Некая первичная частица разума Тии настоятельно советовала им бежать немедленно, но они не слушали. Вместо этого они сделали глубокий вдох, потом еще один, потому что Синь Лоан считала их разумным существом и предупредила бы, прежде чем убить. Наверное.

– Это единственный известный мне вариант истории, – объяснили Тии. – Расскажите мне другой, и я буду излагать его вместо своего.

– Или сохранишь в этих ваших архивах оба и будешь считать, что и тот, и другой хорош, – неожиданно подала сиплый со сна голос Синь Хоа. – Что ничем не лучше.

– Я не смогу сделать ничего, пока вы не объясните мне, что не так, – возразили Тии и тут же прикусили язык.

Тигрицы провели между собой нечто вроде сложных трехсторонних переговоров. При этом Синь Лоан излучала холодную ярость; если выражение тигра можно описать как надутое, то Синь Кам свирепо надулась; Синь Хоа выглядела сонной, но, может быть, таким ее вид был всегда.

– Значит, они съедят нас из-за вашего рассказа? – спросила Сыюй. – Если вас это утешит, мне показалось, что до сих пор вы рассказывали неплохо.

– Может, съедят, – ответили Тии и добавили, зная, что тигрицы слушают их, пусть даже краем уха, – а может, и нет и вместо этого объяснят, как все было на самом деле.

Наконец Синь Кам и Синь Хоа снова устроились на земле, Синь Лоан села прямо, расправив плечи и поблескивая глазами в отсвете костра.

– Ладно, служитель. Обо всем случившемся будет тебе добросовестно рассказано. И если мы позволим тебе вернуться в Поющие Холмы, надеюсь, и ты столь же добросовестно расскажешь поведанное тебе.

С гордостью тигра, сожравшего одного из священных телят солнца, Хо Тхи Тхао взяла Дьеу за руку и повела по своему дому, показывая сокровища, добытые благодаря зубам более длинным, когтям более острым и брюху более вместительному, чем у ее врагов.

Среди тигров той эпохи Хо Тхи Тхао была одной из величайших, гордых и алчных, и накопила немало сокровищ, достойных похвальбы. Должно быть, она уже в немалой степени благоволила книжнице Дьеу, потому что не только показала ей сосуд с костями руки великана и зубы последнего из говорящих медведей Кабаньих Хребтов, но и провела в глубь своего жилища, в самое сердце горы, освещенное лишь жиром мертвых китов.

Пологом над постелью Хо Тхи Тхао служила шкура гигантского тигра размером чуть ли не с теленка вон той дозорной. Лапы свисали, все еще увенчанные серебристыми когтями, оранжевые полосы были яркими и живыми, черные – непроглядными и мертвыми.

– Кем он был? – спросила Дьеу, и Тхао улыбнулась.

– Это шкура Того, Кто Прыгает и Прыгает, убитого моим дедом в честном поединке, – ответила она. – Кое-кто считает, что он существовал лишь в рассказах, что его кости были словами, а глаза – смехом, но нет. Он был настоящим и алчным, и теперь его шкура растянута надо мной, как небо, когда я сплю.

– А ты этого достойна? – спросила Дьеу.

Если бы тот же вопрос задал кто-нибудь менее заманчивый, не так приятно пахнущий и не столь красивый, Хо Тхи Тхао убила бы его на месте и, оскорбленная, оставила труп на съедение мелким падальщикам. Но эти слова произнесла книжница Дьеу, и поэтому Хо Тхи Тхао лишь улыбнулась.

– Пойдем посмотрим, – сказала она, потянув Дьеу под шкуру Того, Кто Прыгает и Прыгает. – Я тебе покажу.

На ложе Хо Тхи Тхао Дьеу провела три ночи, а утром третьего дня проснулась в одиночестве, поэтому оделась и спустилась с горы, и на ее теле не было ни единой нежелательной отметины.

– Благодарю вас, госпожа, – произнесли Тии, обозначая поклон в сидячем положении. – Ваш рассказ записан, и если мне доведется вернуться в Поющие Холмы, его перепишут в точности для хранения в архивах.

– Или даже если твои записи вернутся туда без тебя, – сонно уточнила Синь Хоа.

– Ты неправильно рассказала, – недовольно упрекнула сестру Синь Кам, но Синь Лоан пропустила ее слова мимо ушей, только аккуратно сложила руки на коленях и кивнула Тии.

– Продолжай.

– Разумеется, госпожа.