Шрифт:
Закладка:
Однажды Баба дал дикшу сапожнику и дал ему имя Вишнуприяваллабха Дас. Сапожник стал жить на берегу Ганга и совершать бхаджан. Госвами Навадвипы посчитали Бабу виновным в нарушении предписаний шастр. Они отлучили его от общества вайшнавов. В ту же ночь Махапрабху во сне сказал Госвами: «Баба — сиддха махатма. Нет ничего дурного в том, что он инициировал сапожника». После этого случая все Госвами Навадвипы, включая тех, кто критиковал его Надия-нагара-бхаву, имели о нём очень высокое мнение. Сиддха махатмы обычно не делают шоу, пользуясь своими сверхъестественными силами. Но Чайтанья Дас Бабаджи иногда был вынужден применять их, принуждённый к этому какой-нибудь необыкновенной бхавой или обстоятельствами. Как-то раз мальчики из семей Госвами попросил у Бабы разрешение собрать мёд из сот диких пчёл, висевших на ветке дерева во дворе храма. Баба разрешил. Соты отжали и получили около трёх с половиной килограмм мёда. После того как мёд предложили Божествам, каждый принял немного махапрасада. Никто не знает, какая бхава воодушевила Бабу объявить: «Сегодня я приму адхарамриту[78] моего Пранаваллабхи[79] до полного удовлетворения». Он сложив ладони чашечкой, подставил их ко рту, и Пьярилала Госвами стал лить мёд в его анджули[80]. Госвами лил мёд до тех пор, пока Баба не выпил его весь, то есть, около трёх килограмм. Всех наблюдающих эту сцену охватило сильное удивление. Когда отец Пьярилала Госвами и другие старшие Госвами узнали о случившемся, они очень забеспокоились о здоровье Бабы и стали отсчитывать своих детей. Но на следующие утро они к своему удивлению увидели его как ни в чём не бывало повторяющим джапу.
Жители Навадвипы имели возможность ещё раз увидеть сверхъестественное могущество Бабы, когда корабль, на котором плыли английские солдаты из Калькутты в Муршидабад, бросил якорь в Навадвипе, неподалёку от гхата[81], где купались бенгалки. Женщины побежали к своим домам. Двое солдат стали преследовать их. В этот момент на этом гхате также принимал омовение Чайтанья Дас Бабаджи. Беглянки нашли прибежище, став за его спину. Он задрожал от ярости и, что-то пробормотав, брызнул на солдат несколько капель воды. Зрение солдат немедленно погрузилось в темноту. Они кое-как на ощупь, спотыкаясь, вернулись на корабль. Баба выговорил им: «Негодяи! Разве вы не знаете, что женщины Надии, преданные моего Пранаваллабхи. Как вы смеете прикасаться к ним?»
Однажды в обед, когда Баба сновидел, находясь в состоянии между сном и бодрствованием, он сказал Госвами храма: «Мой Пранаваллабха зовёт меня. Вы принадлежите Ему. В радости пожелайте мне доброго пути». Госвами не придали никакой важности этому сну. Баба вечером, как обычно, присутствовал на арати[82], после чего вернулся в свою комнату и лёг. Он медленно повторял Святые Имена, слёзы орошали его щёки, а из горла время от времени вылетали возгласы: «Ха! Пранаваллабха! Ха! Вишнуприя-пранаваллабха!» Если кто-нибудь спрашивал его, почему он кричит, Баба отвечал: «Я страдаю от боли разлуки с моим Пранаваллабхой! Я не могу больше выносить это!» Новость, что Баба скоро оставит мир, разлетелась во все стороны. Толпы людей, включая пандитов, Госвами, мужчин и женщин из уважаемых семей Навадвипы, стали стекаться в храм, чтобы присутствовать при уходе Бабы из тела. Он объявил им: «Сегодня я готовлюсь к отбытию. Завтра я достигну Пранаваллабху». Вся ночь прошла подобным образом. Многие люди ушли домой. Утром Баба поднялся с постели и, держа в руках джапа-малу[83], со слезами на глазах восклицал: «Ха, Вишнуприяваллабха! Ха, Гауранга!» Он попросил тех, кого увидел первыми: «Мой Пранаваллабха зовёт меня. Возьмите меня к Нему». Служащие в храме Госвами привели его в зал перед алтарём, на котором стояла Виграха Махапрабху, и усадили на топчан. Баба глядя на Махапрабху, начал разговаривать с Ним. Эта беседа длилась около шести часов. Собралось много людей. Среди них был известный вайдья (доктор) из Навадвипы. Он проверил пульс Бабы и сказал: «Я не вижу никаких признаков смерти». Собравшиеся начали ходить вокруг Бабы и петь киртан. Он также запел сладким и нежным голосом следующую песню, сочинённую им самим:
«Прощай, бхаджана, прощай, садхана!
Сегодня Гаура мой жених.
Я Его невеста[84]».
Он попросил всех петь эту песню.
Глядя непрерывно на Шри Виграху и воспевая вышеупомянутую песню-молитву, Баба оставил тело, чтобы встретится со своим Пранаваллабхой и оставаться с Ним вечность.
В соответствие с волей Бабы его тело сожгли на берегу Ганга. Госвами принесли несгоревшие кости в храм Махапрабху и на его территории построили пушпа-самадхи[85]. Часть костей были увезены Шри Вриндаваначандрой Госвами во Вриндаван, и там также сделали самадхи Бабы.
Во Вриндаване жил Шри Гаура Широмани, ученик Чайтанья Даса Бабаджи. Ночью в тот самый день своего ухода Баба сказал ему во сне: «Посмотри, я пришёл во Вриндаван». На следующее утро едва Гаура Широмани открыл двери своего кутира, он потерял сознание, увидев, стоящую перед ним, ослепительно сияющую фигуру своего гуру.
Глава 5
Шри Бхагаван Дас Бабаджи
(Кална)
Говорится, что даже для мудрейших невозможно понять поведение сиддха святых. Жизнь и поведение Сиддха Бхагавана Даса Бабаджи — выдающийся пример этого утверждения. Он был учеником Сиддха Шри Кришнадаса Бабаджи из Говардхана. Его родина Орисса, но он жил в Калне и поклонялся Нама-брахме[86].
Установленная им в Калне Нама-брахма является предметом поклонения и в наши дни.
Из поведения Бабы было ясно, что он всегда живёт в трансцендентальном мире Кришна-лилы. Поэтому иногда, даже разговаривая с кем-нибудь, он вдруг начинал смеяться безо всякой причины. Причиной, разумеется, был поток Кришна-лилы, который переполнял его сердце.
Баба смотрел на всё в этом мире, как на имеющее какое-либо отношение к трансцендентному миру, в котором жил. Как-то один преданный увидел змею в ашраме[87]. Он поймал её и выбросил подальше. Баба, узнав об этом, разозлился и отсчитал змеелова: «Разве ты не знаешь, что змея — старший брат моего Нама-брахмы[88]. Ты её обидел. Я не хочу тебя видеть больше в ашраме». Баба был недоволен им долгое время. Змея приползала каждый день отведать прасад, который обычно стоял перед Бабой нетронутый до тех пор, пока
