Шрифт:
Закладка:
Взятие Константинополя Мозаика из церкви Сан-Джованни-Эванджелиста в Равенне 1213
Большой дворец забрал себе первый латинский император Балдуин Фландрский, Влахернский дворец – его брат Генрих. Но поскольку Балдуин уже в 1205 году попал в плен к болгарам и после этого императорскую власть получил его брат, то старый дворец, видимо, стоял с тех пор преимущественно пустым и не имел никакой ясной функции. Св. София стала собором латинского патриарха, однако огромные размеры церкви привели вскоре к финансовым проблемам при ее содержании. Другие церкви, которые забрали себе латиняне и о которых мы имеем только отрывочные сведения, также страдали от нехватки денег. В Церкви латинского патриарха бóльшую часть времени было мало паствы, и она не получала таких богатых императорских даров, как во времена византийских государей, что могло бы компенсировать для нее отсутствие собственных средств. В церкви Богоматери Кириотиссы, известной сегодня как Календерихане Джами, обосновалась после 1220 года монашеская община францисканцев, которая заказала западному художнику роспись ее придела – этот цикл фресок, сохранившийся сегодня фрагментарно, содержит сцены чудес[71]. Несмотря на эти усилия, церковь с течением времени пришла в такой упадок, что после 1261 года ее пришлось реставрировать[72].
Храм Богородицы Кириотиссы (Календерихане Джами). Интерьер. Ок. 1197. Фотография А.Ю. Виноградова
Храм Богородицы Кириотиссы (Календерихане Джами). Ок. 1197. Фотография А.Ю. Виноградова
В плане урбанистики главная проблема латинского Константинополя состояла в том, что город потерял все свои функции государственного центра. Латинский император был правителем, чье государство стало распадаться уже в 1205 году, а еще быстрее – с 1216 года, и все больше страдало от соперничества и споров о первенстве, не говоря об отсутствии средств для выстраивания административного аппарата. Поэтому в Константинополе не было места для прослойки богатых придворных, которые могли бы содействовать развитию искусств и ремесел. В свою очередь, для венецианцев Константинополь был просто большим рынком, служившим в первую очередь процветанию их метрополии. Вместо того чтобы заботиться о строительстве и развитии города, осевшие в Константинополе латиняне занимались вывозом еще имевшихся там материальных ресурсов. Никто не пытался идентифицировать себя с городом и его древней традицией, хотя с исторической точки зрения мы и не могли бы ожидать ничего другого, учитывая глубокую пропасть, которая в начале XIII века разделяла восточную и западную культуры, а не только Церкви.
Сколь драматичным было завоевание Константинополя в 1204 году, столь банально и случайно произошло его отвоевание византийцами. Византийский флотоводец Алексей Стратигопул 25 июля 1261 года по пути в Черное море заметил, что стены Константинополя – благодаря мирному договору с византийским императором – оставались без охраны, и ворвался в город, практически не встречая сопротивления. Уже 15 августа, на Успение, великий богородичный праздник, император Михаил VIII Палеолог вступил в город, а вместе с ним и патриарх, и весь двор Никейской «империи в изгнании». Константинополь почти автоматически снова стал центром империи со всеми его функциями, однако империи значительно меньших размеров, чем до 1204 года. Как следствие, Константинополь еще более явно, чем в предыдущие столетия, стал той ареной, где непосредственно разворачивалась история империи, чтобы в середине XV века, к моменту турецкого завоевания, стать, наконец, почти идентичным «империи» территориально[73].
Император Михаил VIII Палеолог. Миниатюра из «Истории» Георгия Пахимера. XIV в.
Однако тогда, во второй половине XIII века, императоры – особенно Михаил VIII, а затем его сын Андроник II – направили усилия на восстановление своей столицы. В этом финансово участвовали все знатные семьи империи. Присутствие двора снова привлекло в город художников и ремесленников из греческих и православных славянских земель, так что в течение нескольких десятилетий Константинополь вновь стал центром искусств и ремесел. От этого страдала, конечно, провинция, откуда в столицу везли сполии для строительства[74]. Основой для такого быстрого возрождения, ясно заметного, впрочем, только по церквям и частным дворцам, были богатства знатных семей, которые черпали доходы благодаря земельной собственности, а позже – занятиям торговлей. Именно благодаря этим богатствам множество церквей – хотя лишь редко их остатки прослеживаются сегодня археологически – были не только восстановлены (и таким образом стали снова пригодны к использованию), но и полностью украшены заново изнутри, а часто и обстроены новыми помещениями – небольшими приделами, которые принято называть парэкклисиями. Самые известные по сей день (а точнее, ставшие ими после современной реставрации) примеры – это церковь монастыря Хора, чье убранство продумал и оплатил государственный деятель и ученый Феодор Метохит[75], и храм Богородицы Паммакаристос: они служили для семей заказчиков также местом погребения[76]. Испанский путешественник Руй Гонсалес де Клавихо описывает нам церковь Богоматери Перивлепты во всем ее великолепии, которое заставляло забыть весь ущерб прошлых веков[77].
Собор монастыря Хора. 1120-е и 1310-е. Фотография А.Ю. Виноградова
Собор монастыря Хора. Интерьер. 1120-е и 1310-е. Фотография А.Ю. Виноградова
Но новым блеском засияли, видимо, очень немногие здания. Старый императорский Дворец пришел в упадок, в нем не было ни одного помещения, которое могло бы служить для церемониальных функций. Использовали только Ипподром, хотя латиняне во время своего владычества утащили оттуда большинство статуй. Даже большие части Влахернского дворца, по свидетельствам очевидцев, в XV веке уже пришли в упадок; до самой гибели города держался, пожалуй, только район вокруг так называемого Текфур Сарая[78]. Напротив, продолжали заботиться о городских стенах, как это показывают различные строительные надписи. Но, конечно, постоянно снижающаяся численность его населения неизбежно повлияла на облик города в целом. Все больше и
