завораживающий, что я не могу не смотреть — как посторонний.

Ваня — единственная, кто достаточно хитер, чтобы пробраться ко мне. Но она также единственная, кто по-настоящему знает меня — единственная, кто видит меня. Мы были вместе с самого начала. Было бы странно, если бы она не искала меня.

Катя и Елена, однако, слишком малы, чтобы понять, почему им не разрешают общаться со старшим братом. Я обменялся с ними несколькими словами мимоходом, но никогда не был частью их маленького мира.

А хочу.

Почему, я не могу. Я знаю, что не похож на других детей моего возраста. Знаю, что со мной что-то не так. Но когда я вижу, как они беззаботно улыбаются, мне хочется, хотя бы на мгновение, стать нормальным. Играть с другими и наслаждаться их обществом. Потому что в нынешнем состоянии меня либо боятся, либо терпят.

Но я никогда не был желанным.

— Я никогда не брошу тебя, брат, — руки Вани пробираются по моей талии, и она кладет голову мне на плечо. — Ты ведь знаешь это, не так ли?

— Да, — отвечаю я почти рассеянно.

Потому что она единственная, кто заботится обо мне, кто видит во мне больше, чем урода или машину для убийств.

Она видит меня.

— Навсегда, — шепчет она, ее мизинец обхватывает мой в торжественном обещании.

— Навсегда, — обещаю я.

 

 

Глава 4

Ассизи

 

 

Прошлое

Двенадцать лет

 

— Не беспокойся обо мне, Лина, — я улыбаюсь ей, оставляя чистую одежду на кровати. — Не торопись. Я знаю, тебе сейчас тяжело.

— Сиси... — она качает головой, и я вижу разочарование на ее лице. Мне не хочется расстраивать ее еще больше, поэтому я просто легонько похлопываю ее по руке.

— Пожалуйста, не беспокойся обо мне. У меня есть друзья, помнишь? — я продолжаю улыбаться, хотя ложь горит на моих губах.

Она медленно кивает, признаки неуверенности все еще видны на ее лице.

— Мне жаль, — произносит она перед тем, как я выхожу из комнаты.

Не думаю, что смогу больше сидеть здесь, зная, что в любой момент могу разрыдаться. Лина была моим спасением в этом богом забытом месте, но даже она не знает, что происходит, когда я покидаю нашу комнату. И я не хочу, чтобы она знала.

Мне повезло, что Лина уговорила мать-настоятельницу разрешить нам жить вместе. Но растить ребенка для нее было нелегко, как бы она ни пыталась это отрицать.

Клаудия была желанным дополнением к нашей маленькой группе, но это также означало, что внимание Лины было полностью сосредоточено на ее маленькой девочке. В каком-то смысле мне легче избегать вопросов в ее глазах, когда она видит синяки на моих руках и коленях, или шрамы, которые навсегда запятнали мою кожу.

Кроме того, я тоже привязалась к девочке и никогда не попытаюсь лишить ее материнской любви.

Как бы отчаянно мне этого ни хотелось.

Особенно сейчас, когда Клаудия болела уже несколько дней. Я старалась не привлекать к себе внимания и дать Лине немного пространства. Хотя у меня сердце разрывается от того, что в этот день я снова одна.

Направляясь к задней части церкви, я иду к единственному месту, где знаю, что меня не побеспокоят — старому кладбищу.

Это небольшая территория, огороженная старым, обветшалым забором. Здесь есть несколько мавзолеев, в которых покоятся некоторые выдающиеся деятели Сакре-Кёр, хотя, насколько мне известно, на этом кладбище уже давно никого не хоронили.

Я направляюсь к беломраморному мавзолею, расположенному далеко в глубине. Используя несколько кусков проволоки, мне удается открыть дверь и проникнуть внутрь.

В прошлом году я нашла это место случайно. Крессида и ее свита преследовали меня по всему монастырю, и я подумала, что, возможно, они не осмелятся войти на кладбище.

Но они осмелились, и я импровизировала на месте, сумев открыть дверь в мавзолей и пробраться внутрь.

С тех пор он стал моим убежищем.

Внутри в центре стоит высокий гроб, а по бокам — несколько предметов. Остальная часть комнаты пустая и достаточно просторная, чтобы я могла здесь побродить. Время от времени мне даже удавалось немного вздремнуть, но зимой спать труднее, так как полы очень холодные.

Я сажусь, опираясь спиной на гроб, и делаю глубокий вдох, заставляя себя не плакать. Не сегодня.

Моргнув два раза, оглядываюсь вокруг, замечая несколько использованных, но незажженных свечей.

Может быть...

Эта мысль побуждает меня к действию, и я собираю несколько свечей, ища, чем их зажечь.

В тот момент, когда я уже готова сдаться, замечаю рядом с гробом небольшой коробок спичек. Взяв его в руки, быстро открываю его и вижу, что в нем осталось несколько спичек.

Да!

Я быстро зажигаю свечи и кладу их перед собой, прижимая колени к груди и наблюдая за танцующим вокруг пламенем.

— С днем рождения меня, — шепчу я, мои глаза становятся все более влажными.

Концом рукава вытираю слезы, говоря себе, что оно того не стоит.

Это происходит каждый год. Почему в этот раз болезненнее, чем во все остальные?

Все остальные девочки празднуют день рождения. Все, кроме меня.

Поскольку монахини говорят, что я — дитя дьявола, они считают, что день моего рождения был не радостным событием, а проклятым. Зачем им праздновать проклятый день?

Так что мне приходится наблюдать со стороны, год за годом, как каждый празднует свой день рождения, когда он в центре внимания. А про меня забывают.

— Почему так больно? — спрашиваю я себя, не в силах ответить на этот вопрос.

Может быть, это потому, что я, наконец, обрела некий вид принятия с Линой и Клаудией. Или потому, что время от времени мой брат, Валентино, не забывает навещать меня. Я даже встречалась со своим другим братом, Марчелло, однажды, много лет назад. Он был добрым, но отстраненным.

Как и все остальные.

Глядя на огонь свечи, я набираюсь смелости и загадываю желание.

Я хочу, чтобы кто-то любил меня больше всего на свете.

Я решила быть эгоисткой и попросить все, чего хочу, зная, что вряд ли мне удастся это получить.

Я хочу быть для кого-то всем... чьей-то причиной существования.

Закрыв глаза и представляя тепло этой любви, от которой моя душа задыхается, я задуваю свечи.

Может, на этот раз все получится.

Я глубоко вздыхаю, зная в глубине души, что все это напрасно. Интересно, сколько времени потребуется, чтобы моя надежда умерла? У меня