Привал я устроил уже скоро, углубившись в лес и убедившись, что рядом нет не то что дорог, а вообще самых маленьких тропинок. Вскрыл одну банку тушёнки раскладным ножом (правда, при той толщине жести, тут зубило и молоток были бы кстати), что лежал вместе с продуктами в мешке, намочил водой самый чистый и светлый сухарь, и с огромным наслаждением заморил червячка. Жирное мясо и сухарь проскочили в желудок и сгорели там без остатка, хотелось ещё столько же и ещё половинку. Сутки голодовки в нервном напряжении сказывались.

Оставшиеся продукты оставил до вечера, перекушу перед сном, а ещё желательно найти ручеёк.

Воду я нашёл — сначала небольшой прудик в овраге и полдесятка мелких ручейков в его склонах, а спустя пару часов упёрся в огромное болото, которому конца и края не было. С одной стороны хорошо — в таких местах точно дорог не бывает, и наткнуться на колонну немцев можно не бояться. С другой — мне теперь делать огромный крюк, чтобы его обойти, так как я никогда не решусь идти напрямки по топям.

Страшно утонуть.

На ночь остановился на высоком песчаном холме, поросшем сосняком. Место светлое, тихое, комаров, которые тучами у болота вьются, здесь нет, сдувает с высоты в сырую низину. Старая хвоя и песок отлично подходят в качестве кровати.

Пока было светло, я решил заняться рисованием. Самым первым рисунком стала банка тушёнки, которая ждала своего часа в «сидоре». Если я не лишился своего Дара, если он работает в этом мире точно так же, то вот эта жестяная банка (почему-то пахнувшая машинным маслом или солидолом каким-то, словно водитель полуторки её от ржавчины чем-то эдаким смазывал) станет главным и сильным индикатором.

Ну — поехали!

Прорисовывал каждую чёрточку, царапину и вмятину, оттиск маркировки на толстой жести. Потратил около часа, чтобы создать двойника консервы на бумаге, хоть и в чёрно-белом виде (но насколько сужу по опыту реализации рисунков в двадцать первом веке, красочность стоит на втором месте).

— Ну, с Богом! — прошептал я и коснулся листа бумаги.

Через секунду мир замер, посерел, и у моих ног появилась тяжёлая жестяная банка.

Я смотрел на неё и… плакал. От счастья, от нервного напряжения, с которым я выводил линии на бумаге, от чувства надежды, что скоро я вернусь к себе домой.

Вскрыл обе банки и сравнил содержимое — отличий не было ни в чём, на вкус и та, и та были одинаковы, голод утоляли замечательно.

Наевшись и чуть-чуть передохнув, дав организму немного переварить немалый кус мяса, я опять взялся за бумагу и карандаши. Сейчас я собрался рисовать патроны к своей гауссовке. А то, что это за боекомплект, в сто выстрелов? В нанокостюме я могу утащить тысячу, да и без него три сотни в магазинах вполне себе утащу, даром, что здоров, как лось.

С первым рисунком меня ждал облом.

Со вторым тоже.

Третий я чуть ли не по микрону вырисовывал, даже сделал на образце несколько царапин, которые потом отметил на рисунке.

И опять глухо.

Пять рисунков после этого подарили мне пять банок тушёнки. Шестой с магазином для гаусс-винтовки так и остался простым рисунком.

Уже в темноте закончил рисовать ТТ и теперь у меня было два абсолютно одинаковых пистолета.

Настроение, вознесённое после первого удачного опыта с жестянкой, вновь опустилось в район плинтуса. Ведь если в этом мире реализуется лишь то, что принадлежит ему, то вернуться домой у меня не выйдет.

Никогда.

— Твою мать!.. — заорал я и со всей силы кинул новообретённый пистолет в сторону болота и через пару секунд услышал громкий бульк.

Удивительно, но после такого разочарования я быстро и крепко заснул. Наверное, сказалась обильная еда и предыдущая бессонная (ну, почти) ночь с последующим маршем и страшными картинами войны.

Утром после завтрака мне в голову пришла идея. Ведь я уже раньше подумывал, что мой Дар связан с мифическим (или реальным, судя по собственным возможностям) инфополем планеты или мира.

Что если моё футуристическое снаряжение из будущего не реализуется лишь потому, что в этом мире про него знаю я один, да и то — чужак, не оставивший в инфополе этой Земли ни малейшего следа? Если мои выкладки правильны, то мне нужно просто-напросто заставить несколько десятков, сотен или тысяч людей поверить в реальность гаусс-винтовки, нанокостюм и параллельный мир, мой родной мир. Реально? Конечно! Но не сразу и начинать нужно с маленького, простенького, что можно подержать в руке, попробовать на зуб.

Мгновенно мной завладел азарт. Я с куском мяса во рту подскочил с земли и полез в «сидор», куда вчера положил имущество убитого лейтенанта, в том числе и несколько папок с совсекретными документами, которые более-менее пощадил огонь.

— Так, так, так… ага, вот оно!

Кроме ячеек подполья, в документах было упоминание про базы партизанских отрядов. Например, одна из них, на которую должны были собраться свыше двухсот человек, находилась в тридцати километрах от села Борынца.

Жаль, что у меня нет карты и нет возможности привязаться к местности. Вот где находится это чёртово село, и где, в какой точке жопы мира сижу у болота я? Эти двести человек могут стать первыми адептами моей веры, хе-хе-хе.

О-о, смеюсь, выходит, правильное решение нашёл, раз настроение повысилось.

Чтобы эти двести (пусть сто, война как-никак) человек приняли меня и слушали приказы неизвестного человека, мне потребуются документы и, разумеется, форма.

Документы сделать вышло проще всего, образец у меня имелся, всего-то и изменений — собственное лицо и ФИО. Теперь я стал лейтенантом НКВД из Бреста. Даже смог получить особое предписание на своё имя. Просто подумал, что такие документы в этом мире точно есть, и пусть я не знаю, как они выглядят, но зато знают другие, и это знание есть в инфополе. За пример для собственной уверенности взял тушёнку: ведь я рисую только жестяную банку, откуда мне знать про содержимое? Но оно при реализации рисунка лежит внутри.

Пришлось напрячь память, вытаскивая из её закоулков некогда виденный пакет с сургучом и штампами, любой из которых заставил бы ссать кипятком местного жителя при одном беглом взгляде не этот конверт.

Всё получилось. С листа бумаги в реальный мир сошёл большой конверт из чуть сероватой толстой бумаги, с несколькими фиолетовыми печатями, тонким шнурком и большой каплей застывшего сургуча.