Шрифт:
Закладка:
Так же и с убийствами. Убиваешь одного человека – убийца. Убиваешь тысячу – завоеватель. Убиваешь их всех – Бог. Так в чем же смысл? Изо дня в день люди твердят о ценности личности и жизни, а потом закрывают глаза на смерть. Легко ее игнорировать, когда она не касается лично.
В двадцать первом веке люди привыкли к насилию. Слэшеры в интернете трогают больше, чем новостные каналы, пестрящие заголовками о жестоких расправах. Убийцы пишут автобиографии, на стриминговых сервисах один за одним выходят сериалы о жестоких монстрах. Чем больше жертв, тем выше кассовый сбор. Смерть и насилие превратили в увлекательный спорт. Сделали частью индустрии развлечений. Смерть теперь – массовая культура. Ее попросту обесценили, высмеяли, дабы вытравить совершенно естественный первобытный страх гибели.
Кому есть дело до умирающей от старости женщины, кроме ее ребенка? Кому есть дело до Рут Барбер, кроме ее родственников и горстки подруг?
Рейчел мотнула головой. Первое, что должен сделать хороший криминалист, – отбить сочувствие. Не принимать дела близко к сердцу. Если не превратить все в обезличенные цифры, можно сойти с ума. Люди – единицы и нули. Симмонс – пробел.
Врачей и полицейских считают бесчувственными. Но иначе попросту не выжить, иначе никак не сохранить здравый рассудок. Рейчел глубоко выдохнула и прикрыла глаза. Надо избавиться от чувства вины. Глаза неприятно щипало.
Оливия тронула ее за плечо, заставляя вынырнуть из омута темных мыслей. Еще немного, и она сойдет с ума. Видимо, Шеферд хотела поговорить, но передумала. Ее губы сжаты, а глаза, испещренные сетью лопнувших сосудов, будто бы пусты. Оливия будто пребывала в странном трансе.
Скоро будет еще один допрос. Декан настояла на том, что всем нужно до вечера передохнуть. Не совсем понятно, как это поможет, потому что все, что Оливия чувствовала, – душащее отчаяние. Она никак не могла осознать, что сейчас тело Джоан лежит на холодном столе в морге, над ней кружат врачи и судмедэксперты, вскрывают ее тело. Тело, что всего несколько часов назад было живым человеком.
Ей надо было занять себя чем-то. Шеферд пялилась в свою тетрадь, куда она всего пару часов назад хотела вносить заметки для своей будущей статьи. В руке зажата ручка, а глаза пустые. Оливия так и не вышла из той комнаты по-настоящему. Шеферд бежала оттуда так стремительно, не оглядываясь, но так и не сумела выбраться. Под закрытыми веками яркими вспышками мелькали воспоминания, будущие кошмары, что будут изводить ее долгими холодными ночами.
Оливия рассматривала неказистые заметки, смаргивая пелену слез с глаз.
Она начала писать в самый сложный период своей жизни: когда осталась одна в темноте и незнании. Слова лились, но тщетно и неизбежно растворялись в пустоте. Она стала скупа. Жадно сжимала зубы, чтобы не позволить предложениям по крупицам вырваться наружу.
Она стала писать. Писать, чтобы слова не растерзали, не разорвали ее изнутри. Они лились сначала на бумагу до судороги в кисти, позже перетекали на экран ноутбука. Оливия погружалась в транс, странный сон, уносивший ее туда, где не было ни времени, ни проблем, ни ее самой.
Она писала невнятно. Абзацы походили на рваный вой раненого зверя. Куцые. Кровоточащие.
Со временем это изменилось. То ли она выплакала всю боль, то ли слова вымыли из нее всю чернь, что сковала разум и тело. Строились предложения, истории. Рождались и умирали люди, империи, целые миры. Шеферд оплакивала их, радовалась их успехам, следила за их приключениями, потерями и радостями. Она проживала чужие жизни, чтобы не жить свою.
Свою блеклую жизнь, которая, казалось, никогда не станет чем-то стоящим, интересным. Всю жизнь Оливия боялась, что навсегда застрянет в крохотном городке на окраине мира, найдет себе скучную работу, выйдет замуж за нелюбимого человека, а по вечерам будет задумываться, как она сумела похоронить свой потенциал? Лейксайд стал ее шансом, тернистым путем к свету, мечтам, в которых Оливия работала в крупной редакции, жила в пентхаусе с маленькой собачкой и ночами напролет писала статьи, заметки, быть может даже книги.
Еще утром перспектива писать о настоящих преступлениях прямо с места трагедии воодушевляла ее. Сейчас же она сидела с каменным лицом и покрасневшими глазами. Все слезы она выплакала под душем: Рейчел слышала ее судорожные всхлипы. Сейчас наступил момент, когда эмоций просто не осталось. Наступило полное опустошение. Но это ли не прекрасно? Освободить свой разум от ненужных, лишних эмоций. Сбросить их, чтобы дать дорогу здравому смыслу.
Однако ее мысли беспорядочно скакали. Она не могла сконцентрироваться на чем-то важном. Она думала о том, что кровавая слюна Джоан была цвета ее любимого пледа. Еще она думала о том, что могла умереть сегодня.
* * *
– Каждый раз, когда здесь что-то происходило, на месте преступления чудесным образом оказывалась ты, – констатировал следователь грубым голосом. Рейчел сжалась и стиснула зубы. – Ты уверена, что тебе не нужен адвокат?
– Вы самолично собрали нас всех в той аудитории. Это вы создали идеальные условия для конфликта, – произнесла она. – У вас нет оснований для выдвижения обвинения. Даже на словах.
– Я тебя не обвиняю. – Он прищурился, садясь на край стола. Симмонс отодвинулась. – Пришли результаты экспертизы по телу Рут. И предварительный вердикт криминалистов с… последнего места преступления.
Студентка оживилась, пробегая взглядом по лежащим бумагам. Так легче воспринимать смерть – через отчеты, документы и фотографии. Отделить ее от себя, запечатать в лист бумаги. По столу растеклась лужа желтоватого света: за окном уже давно потемнело, сумрак постепенно захватывал и университет.
– Я не должен разглашать эту информацию студентам. Однако твои показания про запах и вид вещества значительно ускорили процесс, – вздохнул мужчина. – Поэтому, если тебе интересно…
– Да, – тут же отозвалась она. – У Джоан не было никакой аллергии на эти пончики. Она ела их каждую пятницу в течение последней пары лет. Очень странно, что именно сейчас у нее появилась…
– …реакция на цианистый калий, – закончил за нее следователь, бросив на стол еще отчет. – Его кристаллическая структура очень похожа на сахар внешне, цианид имеет запах и вкус горького миндаля. После такой дозы она должна была умереть за пару секунд, но глюкоза продлила…
Рейчел сжала губы и зажмурилась. Ее руки тряслись. Следователь тактично
