Несколько секунд я молчу. Меня завораживают вещи на столе Дэнни.

Во-первых, на столе компьютер. Судя по движущейся картинке на экране, он не выключен, а просто находится в спящем режиме.

Радом, в рамке, наша семейная фотография. Мы ее сделали, когда ездили на Кейп-Код[8]. Хороший был денек. Денни настоял, чтобы я заказала только жареных моллюсков и лимонный пирог, а потом мы напились допьяна «Московскими мулами»[9].

Кроме снимка мое внимание привлекает сувенирный календарь, страницы которого украшены в стиле пин-апа, вот только вместо привычных красавиц там развозчицы пиццы и почтенного вида сторожихи с автостоянок.

— Эрин?

Бен, похоже, не верит своим глазам.

Я переступаю порог кабинета, закрываю дверь и сажусь за стол Дэнни.

— Не уверен, что тебе можно… — произносит Бен, но так и не заканчивает фразу. — Кофе будешь?

В кружке Бена плещется явно не просто кофе. Глаза у детектива красные, щеки в пятнах лихорадочного румянца, хотя лицо у него обычно бледное. Все вместе выдает напарника Дэнни с головой.

— Не надо, — отказываюсь я.

— Кристина о тебе спрашивала.

Кристина. Идеальная, будто сошедшая с журнальной обложки жена Бена. Спрашивала обо мне у мужа, который даже не подозревал, что сегодня вечером мы увидимся. Я ведь не звонила, не отправляла сообщений. Молча смотрю на Бена, не высказывая сомнений в правдивости его слов. Он ёрзает и наконец говорит:

— Итак, Эрин, чем могу помочь?

— Для начала перестань вести себя со мной как детектив с потерпевшей.

Бен сразу как-то сникает. Запускает пятерню в золотистые волосы, зачесывает их к затылку, тяжело вздыхает.

— Давай ты со мной поговоришь по-человечески. Я ведь только что лишилась мужа, а он, между прочим, был твоим напарником и лучшим другом.

— Это не так-то просто.

— Херня, — я склоняюсь над столом. — Женщина, которая везла меня вчера в гостиницу, почти со мной не разговаривала. Ни один человек из вашего отделения так и не удосужился мне позвонить. От капитана Салливана ни звука. А я являюсь к тебе словно Малколм Кроу[10]к Коулу Сиэру.

— Понимаешь… Обстоятельства смерти Дэнни… они не совсем обычные, — изрекает Бен.

— Согласна, — я со скрипом отодвигаю стул. Стул моего мужа. Сейчас на этом стуле устроилась я. А вот он на него уже никогда не сядет. Бен прав. Обстоятельства смерти Денни ни хрена не похожи на обычные. — Бен, что, черт подери, происходит? Да, я не хотела дружить семьями, не ходила к вам в гости и на воскресные обеды с воздушной кукурузой и чизкейками. Да, мы не устраивали вместе оргии на яхтах и не занимались прочей лабудой, но вчера утром на моих глазах мой муж выпрыгнул с балкона и разбился насмерть, и при этом до сих пор мне никто не удосужился позвонить и хоть что-то объяснить.

Да на меня даже смотреть не хотят!

Я срываюсь на крик, на глаза наворачиваются слезы. А ведь, выбираясь из такси, давала себе торжественное обещание, что ничего подобного не случится.

Бен бледнеет.

Я глубоко вздыхаю, насухо вытираю глаза и спрашиваю:

— Зачем понадобилось вскрытие? Зачем вы забрали все его бумаги? И… Бен… Зачем ты вчера утром приехал к нам?

Стены кабинета стеклянные. Бен кидает взгляд на закрытую дверь, потом обводит глазами офис, чтобы понять, кто из работников участка на месте, а кто — нет.

— Дэнни… он… Черт, Эрин, слушай, не надо ставить меня в такое положение…

— Какое положение?

Я разворачиваю к нему календарь Дэнни.

— Гляди, — говорю. — Видишь, он обвел красной ручкой субботу, воскресенье и понедельник. Что тут написано, а?

Он читает. Начинает быстро хлопать глазами.

— Хартфорд, — наконец, произносит Бен.

— Именно. Мы туда собирались поехать. Как раз на этих выходных.

Я снова разворачиваю календарь к себе. Листаю до августа. Дата моего дня рождения. Тоже обведена в красный кружок.

Он строил планы на будущее. Ждал радостных для него событий.

— Почему мой муж покончил с собой?

Мой вопрос адресован и к самой себе, и к Бену.

Он отвечает так тихо, что, если бы за стеклянной стеной стоял обычный для участка гам, я бы и вовсе не расслышала его голоса.

— По Дэнни велось внутреннее расследование.

Я смотрю на Бена, разинув рот, и силюсь понять смысл сказанного.

— Что? Но почему?

Он вздыхает.

— Мне запрещено тебе об этом говорить.

Эрин

Сейчас

Еще до свадьбы я сказала Дэнни, что не стану брать его фамилию. Я решила, что лучше предупредить его об этом заранее — если он начнет возмущаться, это станет тревожным звоночком.

Вот как? — его голос звучал удивленно, может даже чуть обиженно, но даже если мои слова задели Дэнни, у него хватило мозгов это скрыть. — Что ж, похоже, сейчас уже стало старомодным ожидать от женщин, что они будут брать себе фамилии мужей.

— Если б у тебя была какая-нибудь крутая фамилия — тогда другое дело. Ну, типа Эльба, или Клуни, или Питт.

— Погоди, ты сейчас перечисляешь мужчин, с которыми хотела бы переспать?

— Ага, угадал.

— А почему тебе не хочется стать Эрин Райан? — спросил он. — Нет, я не то чтобы настаиваю, просто интересно.

— Да все очень просто, Дэнни. Ты сам послушай, как звучит: Эрин Райан. Давай мы еще лепрекона мне на лбу нарисуем и в таком виде будем туристам показывать.

— На самом деле я буду даже рад, если ты останешься Кеннеди, — ответил мне он.

— Что, правда?

— Ну да. Люди будут думать, что ты родственница президента. Кеннеди с Лонг-Айленда! Только прикинь, на какие тусовки и вечеринки нас станут приглашать!

Забавно, но сейчас мне как раз хочется носить имя Эрин Райан. Сейчас, когда меня судят за убийство собственного мужа.

Карла меня хорошо подготовила.

— Вступительная речь обвинения — штука очень неприятная, — твердила она. — Мерзкая. Обвинитель будет пытаться тебя уничтожить. Пройдется по твоему характеру, личной жизни, всем поступкам, которые ты когда-либо совершала или просто собиралась совершить. Его цель — чтобы присяжные увидели в тебе сущее исчадие ада, а ты все это должна будешь сидеть и слушать. И чтоб ни тени гнева в твоих глазах, никаких нахмуренных бровей, ни кривящихся губ. Давай так, ты даже не будешь вслушиваться в то, что он будет говорить. Не обращай внимания. Отвлекись. Посмотри на меня. Посмотри на судью. Посмотри на пол. Повторяю еще раз. Пока обвинитель рисует тебя людоедкой, способной сожрать собственных детей и убить одним взглядом, даже не вздумай хотя бы на секунду посмотреть в глаза присяжным.

— А