Шрифт:
Закладка:
— Какая красивая мордаха… Давай я тебя подвезу.
— Я не готова к такого рода самоубийству, — холодно ответила Даша, продолжая спускаться.
Влад стоял на ее пути, она его обошла, похоже, с брезгливостью. Влад тогда даже не заметил, как Ковальский прошел рядом. Он застыл у стены с выражением муки на лице. Тогда Антон решил, что он просто перепил. Теперь понимает, насколько все сложнее. Даша больше не обходит его с брезгливостью. Он смотрит на нее то ласково, как отец на ребенка, то преданно, как собака, то напряженно, как нищий, ждущий милостыню. А она… Даша всегда очень сдержанна на людях, спокойна, со всеми ровна. Но вот сейчас Антон увидел один ее взгляд: она смотрела на Влада… Только осел мог сразу не понять, что между ними что-то есть. Что-то совсем серьезное. То есть плохое для всех. И почти безумный взгляд Виноградовой, когда она смотрит на этих двоих.
Самое невероятное, что в это время Антон уже постоянно думал о Даше. И его самого тревожило только это постоянство, которое временами казалось самому маниакальностью и заразой, как инфекция. Такое нужно было скрывать.
И вот теперь перед ним задачка, как из учебника по арифметике для младших классов. Даша ночью убегает от мужа, потом оказывается в дальнем районе, одна, на улице, под дождем, и ей не к кому стукнуться, кроме человека, которого она знает только по работе и может быть уверена, что он ни по одному личному поводу не в курсе. Потому что этот человек, как правило, не желает быть в курсе. Не царское это дело. И да, только сейчас Антон понимает, что таксист подобрал Дашу недалеко от домашнего адреса Нестерова.
И к теме. Мих-Мих по-прежнему часто сюда приезжает, откровенно общается только с Дашей, а с другими говорит о ней, слушает мнения, читает ее материалы. Иногда увозит ее с работы. В такие моменты Виноградова громко и натужно хохочет и крайне неудачно шутит. Нестеров иногда смотрит им вслед. Даша неизменно радуется своему опекуну, но нет ощущения чего-то неявного, скрываемого. Ковальский даже не сомневается, что тут Мих-Миху нечего ловить, а Даша никогда не согласится с тем, что Мих-Мих не самый честный и чистый опекун.
Кажется, более четкой схемы быть не может. Остался пустяк — сделать не так много шагов и узнать, что случилось этой ночью. Виноградова что-то наверняка знает или догадывается. А на ее стадии истеричности мало что удается держать при себе.
Все как обычно. В салоне Юлии люди сразу становятся раскованными, излишне откровенными, чувствуют себя свободными, интересными миру. И тут всегда демократия. Сотрудники, которые обычно бывают напряженными, ждущими неприятного поворота беседы, когда приходят в кабинет Ковальского по делу и по одному, во время вольных встреч у Юлии могут едва кивнуть руководителю, который в любой компании не очень ко двору, или и вовсе не заметить его. Сегодня Антона очень устраивает именно последнее. В центре комнаты, конечно, Юлия. Она особо взвинчена (каждый раз кажется, что это предел для здорового человека, но вскоре станет ясно, что это не так). На ее высоких, острых скулах — яркий румянец, как два отблеска пламени на очень бледном лице. Она быстро говорит, обращается ко всем сразу, требуя внимания. Но всем тут давно понятно, что люди тянутся сюда уже не к ней, а ради Даши. Не просто люди. Тут всегда только мужчины.
Даша сидит за своим столом. Она никогда не участвует в общем оживленном контакте. Сейчас напряженно смотрит на свой монитор и пытается работать, явно из последних сил. Выглядит она плохо: усталая, удрученная, подавленная, с темными тенями под глазами и запекшимися губами, как во время высокой температуры. Возможно, простудилась ночью.
Вокруг нее суетится по своему обыкновению фотограф Виктор. Он постоянно снимает ее во всех ракурсах и в любой ситуации.
— Отстань от меня, Витя, — вдруг произносит она, в голосе уже звенят слезы. — Ты что, не видишь, что мне плохо?! Я даже не накрашенная и не помню, чтобы причесывалась. Я прошу в третий раз… Ну почему ничего не доходит…
К ним медленно, лениво и мягко, походкой разбуженного тигра подходит очень крупный человек с ярким породистым лицом — правильные черты, большие карие глаза, полные красные губы, которые открывают в улыбке опасные зубы хищника.
— Витя, братан, — произносит он барственным тоном. — Ты начинаешь меня удивлять и напрягать. Почему ты такой нечуткий и недальновидный? Тебе непонятно, что девушка плохо себя чувствует и пытается работать в то время, как ты ее осаждаешь? Скажи мне, Витя, тебе это не понятно?
— Да я… Коля, Даша обычно не возражает, когда я ее снимаю. Ну не могу я пропустить хороший кадр. Но если мешаю… Я просто не заметил, что ей плохо. — Виктор старается говорить легко и непринужденно, но видно, что он занервничал.
— А не пойти ли тебе сейчас подальше от тех мест, в которые я мог бы тебя сейчас отправить, — не меняя интонации барственного баса, произносит Коля. — Или все же проводить?
Виктор краснеет и быстро выходит из кабинета, где воцарилась тишина.
«Интересная публика подобралась у нас, — подумал Антон. — Где еще такие соберутся».
Виктор Погудин — один из самых талантливых людей в своей профессии. Николай Бородянский — неплохой профессиональный аналитик спорта. И еще Бородянский не так давно вышел по УДО. Он сидел по статье «Убийство по неосторожности». Разные вещи рассказывают об этой «неосторожности». Но Коля — племянник ключевого министра. И потому не остался вне профессиональной деятельности, отсидев меньше половины срока. Его представил коллективу сам генеральный директор холдинга Илья Константинович Плотников. Произнес даже трогательный спич о «трагедии, от которой никто не застрахован и которая не должна разрушить судьбу талантливого профессионала». Все внимательно посмотрели на «трагическую» жертву злой судьбы, которая с интересом разглядывала новых коллег очень наглыми глазами, и сделали свои выводы по поводу слов «никто не застрахован». В смысле: надо держаться подальше от этого подарка и не будить зверя, в смысле зэка-убийцу.
Только Антон во время беседы о
