Шрифт:
Закладка:
Он был бледен и худ, этот двадцативосьмилетний штабной офицер. С войной он впервые столкнулся, когда ему пришлось нырнуть в канаву, спасаясь от «мессершмитта», пролетавшего над его головой на бреющем полете. Но это было в августе 1940 года; теперь ни один самолет люфтваффе не рискнул бы пересечь Ла-Манш.
— Значит, Галлатин отличился в Северной Африке? — Зубы Шеклтона твердо сжимали сигару. — Это было два года назад. Два года вне армии — это немало. Почему ваши думают, что эта работа ему по плечу?
Хьюм-Тэлбот посмотрел на майора сквозь очки спокойными голубыми глазами.
— Потому что, — сказал он, — майор Галлатин — профессионал.
— Ну и что, сынок, я тоже профессионал. — Шеклтон был на десять лет старше Хьюм-Тэлбота. — Это, однако, не значит, что я могу прыгать с парашютом на территорию оккупированной Франции, не правда ли? Хотя, черт возьми, поверьте, последние двадцать четыре месяца я не зря просиживал штаны.
— Да, сэр, — согласился его собеседник, потому что ничего другого ему не оставалось. — Но ваши… хм… люди попросили помощи в этом деле, и, поскольку это нужно и нам, мое начальство сочло…
— Это все ясно, — отмахнулся майор от слов Хьюм-Тэлбота. — Я сказал своим, что я не очень-то купился на послужной список Галлатина, извините, майора Галлатина. Точнее, меня не устраивает его малый опыт полевых действий. Мне предлагают оценить его при личной встрече. Хотя у нас, в Штатах, так не делают. У нас оценка ведется по послужному списку.
— А мы оцениваем человека по его личным качествам, сэр, — холодно ответил Хьюм-Тэлбот.
По губам Шеклтона пробежала улыбка: «Наконец-то я немножко раззадорил этого напыщенного юнца».
— Возможно, ваша секретная служба и рекомендует Галлатина, но, по мне, эти рекомендации не стоят и куска дерьма. Ах, извините за выражение. — Он выпустил дым из ноздрей; огонек сигары отражался в его глазах. — Как я понимаю, его имя не Галлатин. Раньше он именовался Михаилом Галатиновым. Он русский, не так ли?
— Он родился в Санкт-Петербурге в тысяча девятьсот десятом году, — осторожно ответил Хьюм. — В тысяча девятьсот тридцать четвертом году он стал гражданином Великобритании.
— Да, но вся Россия в крови… Русским нельзя верить. Они пьют слишком много водки. — Он попытался стряхнуть пепел сигары в пепельницу на задней стенке сиденья водителя, но промахнулся, и пепел попал на его начищенные ботинки. — Почему он покинул Россию? А может, за ним тянется цепочка преступлений и его ищут?
— Отец майора Галлатина был генералом в царской армии и личным другом царя Николая Второго, — ответил Хьюм-Тэлбот, глядя на дорогу, освещенную желтым светом фар. — В мае тысяча девятьсот восемнадцатого года генерал Федор Галатинов, его жена и дочь были расстреляны комиссарами. Молодой Галатинов чудом уцелел.
— Да? — Шеклтон продолжал допрос. — Кто его привез в Англию?
— Он добрался сам, матросом на сухогрузе, в тысяча девятьсот тридцать втором году.
Шеклтон задумчиво курил сигару.
— Слушайте, — тихо сказал он, — вы утверждаете, что он прятался от большевиков в России с восьми до двадцати двух лет? Как это ему удалось?
— Не знаю, — признался Хьюм-Тэлбот.
— Вы не знаете? А я-то думал, что вы должны знать о Галатинове все. Или почти все. Разве вы не проверяли его досье?
— В его досье есть пробел.
Молодой человек увидел впереди в прогалинах сосен отблески света. Дорога заворачивала, выводя их на освещенное пространство.
— Вся информация относительно Галлатина засекречена. Доступ к ней имеют только верхи секретной службы.
— Да? Ну, лично мне этого было бы достаточно, чтобы не взять его для нашей работы.
— Я предполагаю, что майор Галлатин назвал тех, кто остался верным памяти царского окружения и кто помог ему выжить. Раскрыть эти имена было бы, мягко говоря, неэтично.
Из тумана дождя вдоль дороги появились строения и дот небольшой деревни. «Ручей Андора» — было написано на доске придорожного столба.
— По слухам, если им верить, — сказал Хьюм-Тэлбот, в душе горя желанием кинуть газовую гранату в постылого американца, — этот сумасшедший монах Распутин в Санкт-Петербурге имел успех у многих аристократок в тысяча девятьсот девятом и тысяча девятьсот десятом годах. Одной из них, рискну заметить, была Елена Галатинова. — Он посмотрел Шеклтону в лицо. — Вполне возможно, что Распутин — настоящий отец Майкла Галлатина. — Шеклтон задохнулся сигарным дымом.
Раздался стук в перегородку. Водитель Мэллори просигналил и нажал на тормоз. Машина замедлила ход, ее «дворники» продолжали сметать со стекла снег с дождем. Хьюм-Тэлбот опустил стеклянную перегородку, и Мэллори произнес с четким оксфордским акцентом:
— Извините, сэр, мне кажется, что нужно уточнить дорогу. Это можно сделать здесь. — Он указал на освещенную фонарем таверну.
— Вы правы, — согласился молодой человек и вновь поднял стекло.
Мэллори остановился у двери таверны.
— Я тотчас же вернусь, — сказал Хьюм-Тэлбот, поднимая воротник плаща и открывая дверцу машины.
— Пойдемте вместе, — сказал Шеклтон, — было бы неплохо принять стаканчик виски для разогрева.
Они оставили Мэллори в машине и по каменным ступенькам поднялись к таверне. Вывеска, укрепленная на цепях над дверью, гласила: «Баранья отбивная». От чугунной печки шел запах горелого торфа. На деревянных стенах висели керосиновые фонари. За большим столом сидели трое, они тихо разговаривали, попивая пиво.
— Добро пожаловать, джентльмены, — приветствовала вошедших черноволосая девушка с ярко-синими глазами. Она говорила с сильным уэльским акцентом. — Чего бы вы хотели?
— Виски, крошка, — заявил Шеклтон с улыбкой, посасывая сигару. — Лучшую отраву в вашем заведении.
Она вытащила пробку
