Шрифт:
Закладка:
Я тоже была рада их видеть. София между тем возобновила разговор и рассказывала последние новости.
— Ты целую неделю лежала без сознания, если бы ты видела моего брата. Он был сам не свой, сидел у постели не смыкая глаз. Твой отец настоял, чтобы Томас сегодня поспал хотя бы несколько часов, но думаю, что скоро он снова вернется, — улыбаясь, закончила она.
— Спасибо, что спасла нас, — прошептал Клаус, пожимая мою ладонь.
Заскрипевшая дверь оповестила всех о новом посетителе. Увидев сколько народа собралось вокруг меня, Томас побледнел и ринулся к моей постели.
— Успокойся, дорогой! Все хорошо. Она очнулась, — мягко проговорила чародейка, бережно удерживая за плечи своего племянника.
Томас глядел на меня расширенными в изумлении глазами, ничего не понимая, но затем во взгляде его появилась осмысленность. Он просто не отрываясь смотрел на меня, а я на него. Прошло несколько минут, прежде чем мы поняли, что остались в комнате совершенно одни.
— Как же ты меня напугала! — тихо произнес он, прижался губами к моей ладони и закрыл глаза.
— Я во сне слышала твой голос, — хрипло произнесла я.
— Я все время был рядом, — произнес Томас, впиваясь взглядом.
— Когда ты нес меня, я услышала, ты говорил, что… — осеклась я.
— Что люблю тебя? — улыбнулся Томас, проводя рукой по моим волосам. — Конечно, я люблю тебя.
— И больше не злишься на меня? — пряча улыбку, спросила я.
Он отрицательно качнул головой и одними губами произнес:
— Я тебя люблю.
Я улыбнулась, и счастливее меня в этот момент не было человека. Томас, держа в своих узких аристократических ладонях мое бледное лицо, нежно прижался губами к моим губам.
— Томас, ну хватит ее мучить, — услышали мы позади себя голос Софии. — У вас еще будет время поворковать. Мы все по ней соскучились.
Переведя взгляд на дверь, я увидела раскрасневшуюся Софию и, не удержавшись, рассмеялась смехом человека, который не без основания считал, что все жизненные невзгоды остались уже позади.
— Ну разве можно злиться на мою сестру? — улыбался Томас, глядя на Софию.
В комнату вошел отец, неся на подносе тарелку с бульоном и кусочком свежеиспеченного хлеба. По комнате поплыл такой аромат, что у меня закружилась голова.
— Тебе нужно набираться сил, моя дорогая, — мягко произнес отец, присаживаясь на моей постели.
Они вдвоем с Томасом приподняли меня на подушках, чтобы я могла удобнее сесть и перекусить. Я морщилась от боли, но с аппетитом поглощала принесенное, раздумывая над своим странным сном.
Голова стала кружиться и меня начало клонить в сон.
— Поспи. Я буду рядом, когда проснешься, — прошептал Томас, касаясь губами моей ладони.
Я тут же закрыла глаза и провалилась в сон.
В течение нескольких дней мои друзья и отец поочередно меня навещали, а я потихоньку набиралась сил. На третий день я уже начала понемногу вставать, а через неделю в сопровождении отца отправилась в парк на прогулку.
Случаются дни и сегодня был именно такой день, когда я радовалась, что можно прогуляться, а не сидеть в душной аудитории. Легкий ветерок ласково трепал мои волосы, а солнце заставляло жмуриться. Носом я втянула прохладный воздух, от которого немного кружилась голова и перед глазами ходили разноцветные круги. Проходящие мимо студенты то и дело оглядывались на нас. Отец предложил мне присесть на ближайшей скамейке под высоким раскидистым деревом, и я согласилась.
— Знаешь, когда я потеряла сознание, то оказалась в огромном вихре, из которого никак не могла выбраться. В этот момент рядом со мной оказалась мама, она взяла меня за руку и вытолкнула к свету, — призналась я отцу. — Как думаешь, она нас видит?
Он какое-то время молчал, а затем слегка дрожащим голосом произнес:
— Она всегда в наших сердцах. Я бы многое отдал, чтобы снова увидеть ее живые, искрящиеся смехом глаза.
— Пап, я хочу снова вернуться в Академию, — проговорила я.
— Ты, действительно этого желаешь? — вполголоса спросил меня отец.
После короткого раздумья я кивнула головой.
Спустя несколько дней меня снова вызвали на разговор со смотрителями. До двери кабинета ректора меня проводил Томас и остался ждать снаружи. Внутри на тех же местах сидели смотрители и ректор. Мне опять предложили присесть на стул.
Мое внимание привлекла стеклянная сфера, стоящая на столе прямо перед главным смотрителем, внутри которой время от времени вспыхивали фиолетово-синие молнии.
— Здравствуйте, Алина Кэнтнисс. Наше расследование подходит к концу и нам бы хотелось задать вам буквально несколько вопросов, — начал Морис Милн.
Я вздрогнула и, проглотив комок в горле, кивнула.
— Скажите, из-за чего у вас разгорелся конфликт с Селеной Грэм?
— Я с ней не ссорилась. И вообще, мы были мало знакомы, — тихо проговорила я. — Так, несколько раз встречались в стенах Академии.
— А вот свидетели утверждают, что она вас ненавидела. У вас даже был инцидент в столовой, — заметил главный смотритель.
— Я думаю, это было лишь недоразумение, а не инцидент. А вообще, откуда мне знать, какие чувства испытывает другой человек по отношению ко мне, — произнесла я.
— Я сейчас попрошу положить вашу руку на этот предмет, — он показал на магический шар на своем столе, мерцающий ярким светом. — Отвечайте на следующий вопрос максимально честно.
Медленно поднявшись со своего места, я подошла к их столу и положила руку на магическую сферу.
— Когда и где вы изучали боевую магию? — задал свой последний вопрос Морис Милн.
Глядя прямо ему в глаза, я ответила спокойно и с достоинством.
— Господин смотритель, я никогда не изучала боевую магию.
Содержание сферы резко побелело, но вскоре успокоилось, приобретя прежний вид.
— Спасибо, Алина Кэнтнисс, это все, что мы хотели у вас спросить. Вы можете быть свободны. Позднее мы ознакомим вас с официальным решением, — произнес господин Милн, впиваясь в меня своими глазами.
Стойко выдержав его тяжелый взгляд, я встала и покинула кабинет.
Прикрыв за собой дверь, я облегченно выдохнула.
— Ты в порядке? — обеспокоенно спросил Томас, взяв меня за плечи.
— Кажется, да, — слабо улыбнулась я.
Через мгновение из кабинета вышел ректор и подошел к нам.
— Алина, ты держалась великолепно. Я думаю, что им придется снять с тебя все обвинения. Селена сама вынесла себе приговор своей выходкой, произнес Питер Колд с волнением и участием.