меня. Он даже не бежал, а летел, стремительно как стрела. Я перехватил секиру двумя руками. Поднял её, приготовившись к удару. Ноги расставил шире. Глядя на своего врага, закричал боевой клич. У меня был только один удар. Это как в бою. Один удар, один взмах. Это разделяет жизнь и смерть, тонкой линией. Очень тонкой, но линия эта словно огненная нить.

Он уже рядом, смазанное движение… Широкое стальное лезвие секиры врубается в голову секача…

- Кхааа- Вырвалось у меня, и в этот момент рукоять секиры вырвалась у меня из рук. Дальше удар и я лечу, перевернувшись через голову. Больно… Врезался в густой молодой ельник, ломая его… Небо опрокинулось, всё смешалось в каком-то хороводе красок… Визг смертельно раненного врага…

Когда пришёл в себя, понял, что лежу на спине и на мои ноги навалилось что-то очень тяжёлое. Это был тот секач. Я ему раскроил голову. Но при этом он сумел до меня добраться, ударил и отбросил от себя вперёд. Пробежал ещё и затих, навалившись на мои ноги. Я чуть его сдвинул в сторону и сел. Смотрел на эту гору мяса и мышц.

- Олечич! – Ко мне подбежал Олесь. – Олечич!!! Вот это да!!! Ты его с одного удара убил. Научи меня, тек же убивать с одного удара, прошу!

- Помолчи. Лучше подумай о том, как всё это потащим домой, Жданке???!!!

- Я не знаю. – Парень обескураженно смотрел на меня. Я, наконец, встал на ноги. Меня качнуло.

- Не знает он!!! Волокушу готовь…

…Жданка полола грядки. Выщипывая сорняки, улыбалась, вспоминая Олелича. При думах о нём, в её душе разливалось тепло. Сладостное чувство в груди и ожидание чего-то прекрасного. Её лицо начинало гореть лесным пожаром, когда она вспоминала, как Олечич утром умывался, раздетый до пояса. Она любовалась тайком его телом. Красивое. Налитое силой. Перевитое жгутами мышц и мускул. И ещё покрытое шрамами. Всё верно, он же воин, гридень княжий. Он почти всю свою жизнь провёл в схватках и походах. С копья вскормленный, с шелома вспоенный. Волк. Она закрывала глаза и застывала, представляя… Матушка с батюшкой!!! Макошь-мать… Предки родовые… Стыдно, но как же сладко. Прижаться к нему и почувствовать руки его сильные на своём теле. Губы его на устах своих, на груди своей…

Жданка тряхнула головой, пытаясь отогнать мысли запретные. Она поднялась на ноги и прошла в дом. Скоро мужчины её придут. Кормить их надо. Глиняной горшок на печке исходил паром. Жданка порезала зелень, закинула её в горшок. Услышала, как половица скрипнула под чьими-то ногами. Резко развернулась. Любим!!!!

- Что тебе надо? И почему ты зашёл в дом мой?

- А ты не знаешь, что мне надо? И мне не надо спрашивать твоего разрешения, чтобы зайти в эту халупу. Здесь всё наше. Нашего рода. А ты со своим Олесем живёшь тут из милости ношей.

Любим двинулся к ней. Она стала отходить.

- Куда ты, Жданочка? – Близко посаженные глаза парня смотрели на неё маслянистым взглядом. Он облизнул губы. – Я пришёл за своим. Ты всё равно будешь моей!

- Уйди по-хорошему, Любим.

- А если не уйду? На кого надеешься, Жданка? На этого Олечича? Забудь. Он не княжий гридень! Власть в Новагороде сменилась. Там уже другой кнгязь. Потому он тебе не защитник.

Любим подходил к ней всё ближе и ближе. Жданка упёрлась спиной в стенку.

- Не трогай меня, Любим. Прошу тебя. Уходи.

- Нет. Ты моя. Ты будешь моей. – Он кинулся на девушку. Схватил её и потащил на лежак. Она отбивалась, укусила его. Любим взвыл и ударил её по лицу. Жданка почувствовала солоноватый вкус на губах. Любим бросил её на полати так, что из неё дух выбило. Она лежала и хватала ртом воздух. Любим разорвал на неё платье. Навалился. Стал слюнявить её своим ртом.

- Уйди! – закричала она, что есть сил. Отталкивала его. Но Любим был слишком тяжёлым. Она билась в рыданиях. – Уйди, уйди, постылый!

- Заткнись. Я же сказал, что ты будешь моей. – Хрипел возбуждённо он, развязывая на своих портках тесёмки. – Скинул свои порты. Стал пытаться раздвинуть ноги Жданки. Ему почти удалось, как над его ухом раздалось рычание. И его обдало горячим дыханием животного. Любим замер. Медленно повернул голову и тут же взглядом напоролся на звериный оскал. С клыков здоровенного пса капала слюна. Любим вздрогнул. Его возбуждённое естество стало быстро опадать. И в этот момент он увидел проклятого Олечича, которого ненавидел всей своей душой. Но вся ненависть испарилась, стоило ему взглянуть в ярко-зелёные глаза гридня. Только они на этот раз были не яркими, а потемнели. Пальцы воя схватили парня за горло железной хваткой. Любим захрипел и забился в конвульсиях. Он даже не заметил, как его оторвали от вожделенного тела девы. Со всего маху Олечич, вдавил его в стенку дома. Удерживая правой рукой Любима за горло, в левой его руке, сверкнул холодным металлом боевой нож.

- Ну ты, тать шатучий, мне тебе как - просто брюхо вспороть или для начала твой уд отрезать? Отвечай!

Но Любим от страха и от недостатка воздуха ничего внятного сказать не мог. Он хрипел. На его синеющих губах пузырились слюни, а из носа сопли. А потом по его ногам побежало струйками на пол вонючая жидкость. Любим опорожнил свой мочевой пузырь.

- Мразь! – Презрительно сплюнул гридень и выбросил его из дома. Его портами вытер лужу на полу в доме, потом вышел на крыльцо. Рядом, на земле лежал Любим, пытаясь вдохнуть. Олечич подошёл к нему и стал запихивать мокрые порты ему в рот.

- Оставь моего сына! – Раздался крик. К дому Жданки и Олеся бежали мужчины печища. В их руках были дубины и копья. Олечич оскалился, как волк. Выхватил из-за спины секиру. Его глаза засветились в предвкушении схватки. И он был абсолютно уверен, что выйдет из неё победителем. Кто такие эти смерды? Лесовики со своими деревяшками. А он воин. Он словно волк против стада свиней. Рядом с хозяином встал боевой пёс.

И в этот момент раздался крик.

- Нурманы! Нурманы идут!

К ним бежал парнишка. Он причалил на лодке-долблёнке к берегу и рванул к мужчинам.

- Какие нурманы? – Спросил его Божен.

- Там, - махнул отрок, - две большие лодии идут с чудищами на носу!

- Какие паруса у них? – Спросил Олечич