Шрифт:
Закладка:
Жданка ощипывала куропатку, что Олесь принёс. Мужчины в бане парились. Она пойдёт после них. Всё же мужики любят по жарче. А ей надо по мягче. Вот из бани выскочил Олесь. Бежал голозадый к реке так, словно за ним стая волков гонится. Жданка, глядя на брата, засмеялась. Остынув, он вернулся назад. Жданка наблюдала. Потом Олесь опять выскочил и рванул к реке. Она опять смеялась. Видно Олечич Воиславович знатно брата напарил! А через некоторое время он и сам выбежал. Жданка замерла. Если Олесь был ещё мальчишкой совсем, то Олелич был мужчиной. Высокий, хорошо сложенный, узкие бёдра и широкая грудь. Он не спеша подошёл к реке и разведя руки в стороны, словно открывая себя всеми миру, постоял так, а потом разбежавшись прыгнул в реку. Жданка, как заворожённая смотрела на мужчину. Её впервые охватила какое-то ранее не изведанное чувство. Олечич был красив своей суровой мужской красотой, от которой мурашки бежали по телу, а в груди начинало сладко ныть. И щёки её запылали как маков цвет. Она не отрываясь смотрела, как он широко плыл, потом повернулся назад и нырнул с головой. Его долго не было. Она высматривала мужчину, но никак не могла его обнаружить. Даже начала волноваться – не утонул ли он? И тут спокойная гладь реки возле берега взорвалась всплеском и веером брызг, в которых появился он. Здесь вода была ему по пояс. Он стоял и мотал головой, словно большой пёс, отряхивался распространяя каскад сверкающих не солнце брызг. Вот он вышел на берег. Если раньше она видела Олечича со спины, то теперь она смотрела ему в лицо. Он тоже её увидел. Замер. На его губах расплылась улыбка. Он не пытался прикрыть свой срам. Стоял спокойно, чуть расставив ноги и потирая правой рукой свою грудь. Жданку бросило в жар. Она понимала, что нельзя так смотреть на обнажённого мужчину, но не могла оторвать свой взгляд. «Стыд-то какой, Жданка! Что ты делаешь? Отвернись». – Шептала она себе, но глаза отказывались закрываться и тело не слушало её. Какое-то колдовское оцепенение напало на неё.
Олечич постоял улыбаясь, потом покачал головой, поцокал языком и… прошёл назад в баню. И только тут Жданку отпустило. В панике она бросила куропатку, которую всё ещё держала в руках. «Божечки мои, что я наделала? Что он подумает обо мне? Что я распутная?» Она не знала, что делать. Но потом подумав, подняла куропатку и продолжила её потрошить. Всё думала о том, как посмотрит в глаза мужчине, когда он выйдет из бани. Неожиданно ей пришла мысль, что если бы она предстала перед ним тоже голой, то он наверняка не отвернулся бы и бестыже рассматривал бы её. А раз так, значит они квиты с Олечичем и испытывать стыд ей не нужно.
Когда гридень вышел из бани в своих штанах и рубахе без пояса, она спокойно посмотрела ему в глаза и вопросительно выгнула брови. Олечич смотрел на неё удивлённо, потом рассмеялся, но ничего говорить не стал. Вскоре родичи Божена принесли к ним снедь. Жаренную курицу, яйца, сало, кусок окорока, лук и прочее…
Ну Жданка! Не ожидал от юной девы такого откровенного взгляда. Нет, щеки её покраснели, но взгляд не опустила, когда разглядывала меня. Надеюсь, я ей понравился! И потом, когда трапезничали, совсем никакого стыда. Смотрела на меня и улыбалась. А она мне нравилась всё больше и больше. Олесь не отходил от моей брони, с благоговением смотрел на меч, секиру, колчан со стрелами и саадак с луком. Когда я разрешил ему попробовать хазарский лук и он вытащил стрелу с бронебойным калёным наконечником, он старальчески скривился, поглядев на свои стрелы с жалами из рыбных костей.
Хорошо я отдохнул. Спал в сараюшке на сене, что Олесь стаскал сюда для козы, хотя оба – брат и сестра звали меня в дом. Но я отказался. Ночи тёплые были, так что сено, это самая лучшая перина.
Так прошло несколько дней. Я подправил им крыльцо. Заготовили с Олесем тёс для того, чтобы подлатать и крышу. Сарай покосившийся поправили. Местные ребятишки бегали смотреть на меня. Но я на них не обращал внимания. А так же, довольно часто около дома или на берегу реки мне стали вдруг попадаться местные девки. Глазками стреляют, улыбаются. Я тоже им улыбался. С парочкой перекинулся шутками. Я знал, что они хотят. Стать женой княжьего гридня они навряд ли рассчитывали, хотя при удаче и такое могло быть, но вот получить здорового ребёнка, особенно сына, очень даже возможно. В таких местах люда мало было, а мужей меньше, чем баб да девок. Зачастую родители сами посылали дочерей к таким вот воям, ибо их потомство было осенено самим Перуном. И замуж такая могла выйти гораздо быстрее, чем девка, так как уже доказала, что может рожать и не пустоцвет. А раз понесла от воина, значит и другие дети могут быть похожи на это дитя и обладать таким же здоровьем, быть крепкими и рослыми. Такое не было редкостью. В семьи вводили не родных детей, объявляя их своими перед людьми, своими предками и богами. И такие дети пользовались любовью и заботой наравне с родными, кровными. Это было распространенно не только среди славян, но и среди германцев, саксов, нурман, данов, литвин, латгалов, эстов, чуди и многих других народов.
Но в тоже время я заметил, что как только такие девы появлялись, Жданка улыбаться переставала, поджимала губы и её глаза начинали зло поблёскивать. Я только ухмылялся, неужто ревнует? Странно, ведь среди нас часто бывало и так, что муж, который мог позволить себе содержать не одну жену, брал и вторую и третью, это не считая наложниц и чернавок, которых хозяин пользовал в любое время и в любом месте, если вдруг возжелает.
Как-то вечером, когда мы втроём сидели на берегу реки, любуясь закатом, Джанка задала мне вопрос:
- Олечич Воиславович! Ты воин справный и муж пригожий. Не юный отрок. Почему у тебя нет жены, детей?
Я задумался тогда, вспоминая события давно минувших дней. Какое-то время я молчал. А Жданка с Олесем тоже молчали, ожидая моего ответа.
- Потому, Жданка, что сердце моё молчит. Холодное оно на любовь к женщине.
