Раухель придвинулся ближе, а голос его стал тише, будто кто-то мог их подслушать.

– Дериан страдал от тяжёлой болезни. Неизлечимой душащей хвори. Он всё перепробовал, все известные лекарства, и, в конце концов, пришёл к мысли, что исцелить его может только магия. Что если его тело станет ближе к драконьему, хворь отступит. Ведь драконам неведомы болезни.

– Не думал, что кто-то может настолько отчаяться…

– Вы не видели, как он мучается, – горько сказал Раухель. – Дериан проводил месяцы напролёт в отчаянных поисках и, наконец, узнал о народе драконопоклонников, что живут в далёких восточных краях и, по слухам, владеют нужными ему колдовскими секретами. Мои люди даже сумели найти такого в анмодском городе Акхаранте…

– Хо-хо! Город порока! – улыбнулся Вайс. – Наслышан. Злачное местечко. Не думал, что у вас настолько длинные руки, господин Раухель.

– К сожалению, этими самыми руками меня и задушили. – грустно улыбнулся тот. – Жрец, которого мы привезли сюда, в Пламенный замок, поведал о запретном колдовстве, о том, что трансформация возможна. Тогда-то Дериану и захотелось большего…

Раухель рассказал изумлённому Вайсу всё. О выращенном в пещере драконе и наёмничьем отряде, посланном убить чудовище. О покушении на лорда Алистера и убийстве леди Лиристель, родственницы халантирского короля, что послужило поводом к войне. И, наконец, о страшном ритуале, навсегда оборвавшем род Рейнаров.

– Только тогда я понял, кем или чем он хочет стать. Теперь не проходит ни дня, чтобы я не проклинал себя за то, что не только не помешал Дериану творить весь этот ужас, но даже помогал претворить его план в жизнь. Нет больше в Энгате дома Рейнаров. Побочные ветви оборваны и не имеют права наследования, Марис мёртв, как и Мирана, а Дериан больше не человек.

– Ну, тело девчонки Рейнаров так и не нашли, а вот вы в моих глазах и в самом деле стали совсем другим человеком.

– Вы хотели сказать, чудовищем, – добавил Раухель. – Только чудовище способно собственными руками уничтожить то, что любит. А ведь я любил эту жизнь, гордился верным служением дому Рейнаров, искренне верил, что Дериан будет лучшим правителем, нежели его брат. Теперь же всего этого нет. Я ошибся и собственными руками уничтожил мир, в котором прожил всю жизнь.

Вайс провёл ладонью по лысине и, взглянув на окошко, откуда пробивался свет, ухмыльнулся.

– Знаете, в чём разница между нами? Да, я плохой человек, как и вы. Более того, я дрянной человек. Я убивал, делал гадкие дела, чтобы выжить самому и вырастить дочь. Но я понимаю и принимаю это всю жизнь. Не прикрываюсь честью, высшей справедливостью, верностью и прочим дерьмом, которым местные лорды пудрят мозги тем, кто им служит. Это и позволяет мне спокойно спать по ночам. Вы же, Раухель, всю жизнь пытались оправдаться в собственных глазах тем, что делаете блага для своего господина, для своего города и страны. И что же в итоге? Мы оба в темнице. Но здравый рассудок удалось сохранить лишь мне.

– Я вас не понимаю.

– Видите ли, Раухель, – вздохнул Вайс, – люди готовы лезть из кожи вон, чтобы казаться себе лучше, чем они есть. Подают милостыню, ходят в храмы, надеясь, что боги вознаградят их за это. Я же в этом отношении предпочитаю оставаться честным. И в первую очередь перед самим собой. Быть может, только такой скверный человек, как я, сумел бы остановить чудовище, которым, как говорите, вы стали. Но меня самого ввели в заблуждение, и вот теперь мы оба сидим здесь.

Вайс ненадолго замолчал и продолжил:

– По крайней мере, вы честно в этом признаётесь, что уже достойно уважения. Многие на вашем месте до последнего отнекивались, не желая признавать последствия собственных дел. Мы с вами, Раухель, бесспорно, пара негодяев, но негодяев честных, принимающих себя. К слову, вас, кажется, зовут Йоахим?

– Да, верно… – рассеянно ответил Раухель.

– Забавно, – здоровый уголок губ Вайса искривился в улыбке. – Нет ли у вас в роду анмодцев?

– Не припомню. А зачем вы спрашиваете?

– Йоахим – имя хоть и ригенское, но происходит из Анмода. Только там оно звучит как «Джоах». Мать рассказывала, она из анмади была. А вот отец-имперец редкой сволочью оказался, бросил её ещё до моего рождения. Когда-то больше всего на свете я хотел найти его и выбить все зубы, а потом как-то отлегло.

– Стало быть, вы родом из Анмода?

– Из имперского приграничья. Житья там таким, как мы с матерью, не было, но мы кое как справлялись. Вот только имя мне сменить пришлось. Матушка при рождении Ирмосом нарекла, в честь анмодского святого, а когда я устал разбивать носы тем, кто меня дразнил, пришлось стать Рихардом. И если кто-то из ваших предков тоже происходит из Анмода, то это чертовским примечательное совпадение, что мы оказались здесь вдвоём. Неспроста это.

– Фамилию, я полагаю, вы себе тоже выдумали, – улыбнулся Раухель.

– Верно, – кивнул наёмник и добавил, улыбнувшись: – «Вайс» – «белый», с моим цветом кожи некоторым болванам это тоже казалось смешным.

– Но зачем же выбрали именно это слово?

– Чтобы поводы сломать нос не пропали совсем. Иначе было бы совсем скучно.

За дверью послышался шум, затем неспешные шаги, а спустя некоторое время дверь в камеру открылась, и тюремщик бросил на пол миску с плоскими и круглыми, похожими на большие монеты, штуками. Не сказав ни слова, он покинул темницу.

– Имбирные пирожные, – с отвращением проговорил Раухель. – Когда-то были моим излюбленным лакомством, а теперь смотреть на них не могу.

– Тогда вы не будете возражать, если я подкреплюсь?

– Как хотите. Только оставьте пару штук или просто крошки. Мне… нужно.

Вайс почувствовал, как к горлу подкатил ком, вспомнив, для чего Раухель использует ставшие ненавистными пирожные. Но голод уже давал о себе знать, и наёмник с жадностью принялся запихивать сладкую выпечку в рот.

– Неплохо бы это чем-нибудь запить, – проговорил он с набитым ртом. – Воду хоть вам приносят?

– Да, но только ближе к вечеру. Вчерашнюю я случайно расплескал, когда случился припадок.

– Паршиво… Слушайте, вы, похоже, сносно определяете день, вечер и ночь. Так почему же не знаете, сколько дней провели здесь?

– Поначалу пытался считать, но потом запутался. И эти сны…

–