Шрифт:
Закладка:
— Недоступно, потому и не надо, — усмехнулась Ифиса. — Чего же муж тебя не баловал?
— Мне без надобности было, сказано же тебе! — разозлилась я.
— Так не бывает. Не думала я, что твой старче будет настолько жадным и чёрствым. Ничего тебе не оставил на жизнь, это как? Выкинул вместе с престарелой бабушкой как двух ненужных, ручных и маленьких кошечек вон из своего роскошного дворца! А если они не приспособлены к дикой охоте, тогда как? Хорошо, что я тебе попалась так кстати. Нэюшка, я не ради благодарности тебя спасала, а ради любви к тебе. Я о твоём теперешнем везении знать тогда не могла.
— Он умер, а не выкинул, потому я и вернулась…
— Неправда! Его видели уже после того, как он «умер»! А теперь ты, как и Эля, отщепенка! С такой-то красотой и талантами! Хорошо ещё, что у тебя нет детей, и ты не опустилась до воровства как Эля.
— У тебя тоже нет детей и нет мужа. А ты носишь на себе ворованную «Слезу Матери Воды», — не выдержала я. — Чем же ты от Эли в таком случае отличаешься? — я была удручена такими вот подругами. Да других-то не имелось.
— В нашем мире одни небезупречные люди помогают выжить другим небезупречным людям, поскольку выжить в одиночестве возможно лишь зверю. Да и у тех есть стаи и прочие звериные содружества время от времени. Этот камень розовой воды когда-то был подарен мне. Да ушла я от Ал-Физа без всего, не веря в то, что навсегда. А он потом и отдал этот камень Инару как плату. Так что я своё вернула! — добавила она с вызовом. — А Элю не советую тебе приближать. Тот, кто ущербен в своём поведении, ущербен и головой.
Я решила, что Ифиса ревнует Элю ко мне. Узнав, что я пренебрегла её советом, она сильно обиделась на меня. Но я не могла взять Ифису с собою. Что бы она стала там делать? Она никогда и никому не служила, не умела ни шить, ни вышивать, ни изобретать, ни рисовать новых фасонов одежды. Она не была способна к любой работе, как способна была к тому Эля — бездарность полная в смысле творческом. Эля не гнушалась никаким трудом, вплоть до уборки помещений, потребуйся от неё такая работа. В усадьбе Чапоса она освоила немало трудовых навыков. Да и не собиралась утончённая Ифиса — писательница и вольная пташка покидать бескрайние раздолья столицы. Она жила только ради себя и так, как того хотела.
Больше всех, разумеется, получил от меня денег Реги-Мон, самый бедный из моих друзей. К тому же он нёс на себе отсвет моего Нэиля, их совместной юности. Отсвет моей детской и не очень детской любви той же юности. Я подозревала, что он пьёт втайне. Жалела его, талантливого, но неудачливого. Может быть, это была ему и месть свыше за тех девушек его юности, которых он своей несдержанностью и страхом ответственности потом обрёк на участь падших. Вокруг него и сейчас роились женщины. Он обладал тем редким магнитом в себе, который даётся как дар далеко не всем, и не всегда он связан с красотой внешней. А у него была и поразительная внешность к тому же. Хотя и обшарпанная, хотя и несколько покалеченная красота его впечатляла до сих пор. Он привлекал своей статью, блеском глаз, и даже шрамом, и даже сединой. Но на меня его магнит давно не действовал. И он всё понимал. Он был и тонок в своём восприятии других людей, особенно женщин.
— Как повеселились? — спросила я его не без ехидства, сразу после того вечера своего несостоявшегося триумфа. Когда сама уехала у всех на глазах в роскошной «повозке счастья», осиянная звёздной пыльцой.
— Не знаю, — отозвался он безразлично, — я сразу ушёл спать, как только ты отбыла прочь. Чего я там не видел в «домах яств», кроме чада и распутства. А уж как они повеселились, то отдельная песня. Вначале они сдуру ломанулись в «Ночную Лиану». Облепили эту сладкую и сверкающую в ночи конструкцию как жужжащие мухи, ожидали нас с тобой. Те, кто не видели того момента, как ты всех покинула. Не помню даже, кто выдвинул безумную затею вломиться туда. Видимо, мечтали разорить тебя, чтобы было неповадно выскакивать впереди них. Решили пропить все твои заработанные деньги. Ещё рассуждали, можно или нет расплачиваться чеком, который ты получила. Примеривались уже к нескольким бутылочкам «Матери Воды». Мне девушка одна потом рассказала. А уж там, поняв, что к чему, все разбрелись кто куда. Туда, куда позволял собственный карман. Ругали нас с тобой по-чёрному. Только кому дело до их оскорблённых чувств дармоедов? А мне не привыкать к человеческой низости.
— Зачем же ты позвал их за мой счёт? — возмутилась я его непоследовательностью.
— Да я сам хотел заплатить. Я знал, что у тебя нет средств. Хотел поразить тебя.
Я почувствовала, что он лжёт. Не знаю, был ли он лжецом в своей молодости. Был, конечно, но меня он разочаровал окончательно. И не мог он подложить мне деньги по своему благородству, поскольку оно отсутствовало, а вот вытащить вполне мог и последнее.
Войдя во двор, тот самый, где я приземлилась недавно, я увидела на том же месте машину Рудольфа. Но его я не видела через зеркальные золотые стёкла. Испугавшись чего-то, я вдруг обняла Реги-Мона и прижалась к нему лицом. Реги-Мон ошалело замер. Лицо его стало счастливым и от этого ещё более жалким для меня. Я оделась как мальчик, в узких штанах и широкой рубашке, и Реги-Мон обнял меня за бёдра. В его руках я уловила напряжение, и ласка его не ощущалась как неприятная. Он всё же был искусник по части женщин, умел нежно и чувствительно прикасаться. Он гладил мою спину, но я отвела его руки, чтобы не обольщать несбыточным будущим.
— Пошли в «Дом сладкоежек», на самый дорогой верхний этаж, — сказала я, — угощаю напоследок. Ведь завтра я отсюда уезжаю.
— Я не ем сладкое. Объелся в молодости, — ответил он, — я сам угощу тебя в «Ночной лиане». Там бывают вкуснейшие океанические деликатесы.
Мне было всё равно, куда идти. А что видел и думал тот, следящий за мною из своего зазеркалья, я не знаю. В «Ночной Лиане» он тоже появился. Сел невдалеке и следил за мною, нисколько не веря
